— Слышь, ты, — окликнул Вован. — Платить надо.
— Что? Да ведь эта тварь все забрала! У вас все мои деньги.
— Не, те деньги Маришке на булавки. А ты сейчас должен мне за «Покров» и по счетчику отдать.
Кряхтя, присел Феоген, изображая крайнюю муку.
— Больше ничего нет.
— Будто бы? — прищурился Вован, разгладив усы.
Он разбежался и страшным ударом ноги врезал архимандриту в лицо. Кровь хлынула у того из сломанного носа, Феоген упал, растянувшись во всю длину.
Вован сходил в ванную, набрал там в тазик холодной воды, вернулся и облил ею Феогена. Мокрый Шкуркин, отплевываясь, приподнялся и сел.
— Могучий ты поп, — одобрил его востряковский.
— Господи, помилуй мя! — закричал архимандрит, стал плакать и креститься.
Зажигая новую папироску, Вован заметил:
— Ты по сану должен терпеть. Но вот когда за бабки мученичество принимают, не уважаю. Чего ты за мошну как за мошонку держишься, козел в рясе? На том свете этого не поймут.
— Богом клянусь, нет у меня больше сбережений, — пролепетал архимандрит.
— Клясться, козел, тебе тоже не положено. — Бригадир навел пистолет ему в лоб. — Тогда прощай. Я тебя кончаю, а потом квартирку твою все равно подробно проверю. Раз был один тайник, то должен быть и другой.
— Есть! Есть! — вскинул руки Феоген.
— Где?
Архимандрит поднял дрожащие пальцы и указал на ковер, висящий на стене.
— Приподнимите его, снимите плинтус, за ним впадина.
Вован прошагал туда, сорвал ковер. Достал нож, стал отдирать плинтус. Наконец увидел за ним узкий проем. Ударил по нему каблуком — алебастровый порожек рассыпался. Внутри лежали пачки долларов и драгоценности, обернутые в целлофан.
Полюбовался ими бригадир и вернулся к скрюченному Феогену.