– Великолепно! – Теперь президент выглядел еще более обеспокоенным.
Сводки новостей из Европы были полны ужасающими картинами – поезда, груженные испуганными людьми, охраняемые солдатами и надрывающимися от лая псами, кровавые стычки в пылающих жилых кварталах и другие зловещие признаки того, что нарастающая волна расизма и ксенофобии грозит захлестнуть континент. И попытка установить контакт с человеком, которому это нравилось, похоже, была обречена.
Он взглянул в окно на розарий Белого дома, как будто пытаясь найти утешение в его безмятежной, залитой солнцем красоте. Затем он тяжело вздохнул и вновь повернулся к своему другу.
– А что насчет немцев?
– Ненамного лучше, – Хантингтон провел рукой по глазам, как будто прогоняя усталость, и начал детальное описание своих встреч в Берлине. Ни одна из них не была более продуктивной, чем те, которые состоялись в Париже. Большинство деловых людей и политических лидеров Германии хотели бы положить конец разрушительной экономической войне с Соединенными Штатами, Японией, Великобританией, но руки их были связаны внутриполитическими проблемами и заинтересованностью в тех сиюминутных выгодах, которые дают захваченные ими европейские рынки. Внимание Германии было сконцентрировано на внутринациональных проблемах, а не на необходимости честной конкуренции с бывшими союзниками, которые теперь оказались противниками в экономической войне. Пока Германия не сумеет взять под контроль массовую безработицу, отчаянный национализм и огромное количество фракций в политическом спектре страны, она будет довольно слабым актером на сцене международной политики.
В западной части страны высокие налоги и утрата заокеанских рынков медленно душили как старые, ключевые, так и жизненно важные новые отрасли экономики. Под защитой жесткого трудового законодательства потери рабочих мест были редки, но и новые рабочие места не создавались. В результате все больше и больше молодых людей оказывалось во власти тоски и безделья, которое как бы поддерживалось государством – некоторые на пособии по безработице, а другие в качестве "профессиональных" студентов в вечной погоне за никому не нужными и ничего не значащими степенями. В кругах этих людей усиливались радикальные настроения и беспокойство.
Восточные районы были в не лучшем состоянии. Несмотря на огромные суммы, вложенные в эти регионы после воссоединения, жители Восточной Германии, "восточники", все еще оставались нищими – страну по-прежнему душила безработица и серьезно беспокоили экологические проблемы, оставшиеся от сорокапятилетнего коммунистического бесправия. Вновь поднимали голову старые политические течения – освободившись от одной формы тоталитаризма, люди, как ни странно, требовали другой. Хотя неонацистские группы поддерживал пока лишь небольшой процент населения, они действовали теперь более открыто и жестоко. Флаги со свастикой все чаще открыто вывешивались в небольших деревнях и пришедших в полный упадок городах Восточной Германии.
Коалиционное правительство Германии, подвергавшееся атакам справа и слева, держалось из последних сил. Канцлер и его кабинет были слишком заняты попытками урегулировать почти еженедельные кризисы, чтобы тратить время, усилия и политический капитал на снижение тарифов и преодоление барьеров для торговли.
Учитывая все обстоятельства, Хантингтон не видел никакой реальной перспективы успешных переговоров ни с Францией, ни с Германией. Слишком многие европейские политики заработали свою популярность на поддержке экономического национализма и растущих в последнее время антиамериканских настроениях. Его мрачные прогнозы явно выбили президента из колеи. Никому не хочется войти в историю в качестве человека, стоящего у власти в момент, когда Америка и ее бывшие союзники, постоянно ссорясь и пререкаясь, все дальше и дальше движутся по пути, ведущему к глобальной депрессии.
Через час, когда секретарь президента внесла поднос с кофе, мужчины все еще разговаривали, и никто из них не заметил, как, спустя еще час, женщина унесла пустой поднос. Они были слишком поглощены попыткой найти выход, прежде чем цивилизованный мир окажется вовлеченным в необратимую экономическую катастрофу.
16 СЕНТЯБРЯ, МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ, МОСКВА, РОССИЯ
Павел Сорокин в ужасе смотрел на удобно устроившегося напротив него темноволосого мужчину.
– Пятьдесят тысяч рублей?! За одну машину?! Вы что, с ума сошли?
Человек, известный ему как Николай Юшенко, пожал плечами.
– Вам нужны продукты. У меня они есть. А цена, как мы говорим в таких случаях, диктуется рынком, Павел Ильич.
– К черту рынок! – Сорокин, казалось, выплевывает ненавистное ему слово. Несмотря на шесть лет стремительных экономических реформ, он все еще не мог привыкнуть к новой, капиталистической реальности. – Послушайте, будьте благоразумны, хорошо? Я должен держаться строго в рамках бюджета. И если я приму ваши цены, то окажусь без денег задолго до конца года.
Юшенко снова довольно-таки равнодушно пожал плечами.
– В таком случае, пусть ваши драгоценные маршалы увеличат бюджет. Цена – пятьдесят тысяч, и ни копейки меньше. Если вам не нужна моя пшеница и говядина, уверяю вас, она нужна вашим ребятам из Министерства иностранных дел. Они уже предложили мне сорок тысяч – неслыханное дело!
– Эти негодяи?! Вы же знаете – у них нет таких денег. Если только они еще не установили печатный станок у себя в подвале. – Сорокин поморщился. То, как украинец глотает конечные согласные, жуя слова, как кашу, казалось, раздражало еще больше, чем эта жуткая манера торговаться.
Павел Сорокин с радостью вступил когда-то в должность главного снабженца Министерства обороны, потому что эта работа обещала безграничные перспективы в смысле самообогащения. В конце концов, каждый знал, как небрежно распоряжаются своими деньгами военные. Но, к сожалению, все резко переменилось с тех пор, как бывший Советский Союз превратился в Содружество, эту странную организацию, состоящую из полунезависимых государств. Военные, сумевшие в этих условиях остаться у власти и продолжить карьеру, крепко держали в кулаке свои весьма ограниченные ресурсы. И теперь "личное присвоение государственной собственности", на которое намекали, подмигивая, если ты был членом партии на хорошей должности, могло привести в тюрьму – конечно, после судебного расследования. И продовольственные запасы правительства, которые он продавал для собственной выгоды, приходилось весьма тщательно скрывать среди расплывчатых данных по "потерям при транспортировке", а также фальсифицируя данные инвентаризаций. И работать для этого требовалось гораздо больше, чем он рассчитывал, принимая этот пост.