Ниязбек

Владислав озадачился. Это был интересный юридический казус. Если человек, у которого ты взял деньги, стал международным террористом, означает ли это, что возврат долга подпадает под статью «финансирование преступной деятельности»? Правда, Владислав не думал, что эти люди не вернули деньги, чтобы не попасть под статью. Он решил, что они воспользовались моментом.

– И что он с вами сделает? – спросил Владислав.

– Сложно сказать, – ответил Гамзат, – ведь он не выпустит нас, пока мы не вернем деньги.

– А пока мы здесь сидим, мы никогда не сможем их собрать, – грустно добавил Гази-Магомед.

***

Соболезнование продолжилось на второй и третий день. Погибшие были людьми известными, и многие, прослышавшие об их смерти, приезжали из далеких сел. Двое даже прилетели из Москвы.

На третий день утром Панкову отрезали палец. Его вытащили из подвала и на этот раз ничего не записывали, а просто приказали позвонить отцу. Когда по отцовскому сотовому ответил строгий служивый баритон, взбешенный Арзо ударил русоволосого пленника в лицо, а потом его растянули по земле, как шкурку на просушку, и оттяпали мизинец. Это оказалось не так больно, как удар в челюсть.

***

Вечером третьего дня ворота дома Арзо распахнулись, и в них въехали два серебристых джипа, доверху набитые вооруженными людьми.

Человек, который командовал новой партией гостей, был гораздо моложе самого Арзо. Он был высок – выше чеченца на полголовы, и двигался с балетной плавностью борца или каратиста. В отличие от Арзо он был чисто выбрит, и на по-юношески припухлой щеке, переходящей в капкан подбородка, странно смотрелся свежий порез от безопасной бритвы. Его волосы и глаза были того же цвета, что и ствол его «Калашникова», и в отличие от остальных своих людей он не держал автомат в руке. Тот был подвешен на длинный серый ремень и перекинут через плечо, как сумка почтальона.

Новоприбывший обнялся с отцом Арзо и направился к навесу, под которым сидели полевой командир и его брат. Арзо поднялся ему навстречу.

– Ты украл моих родичей. Ты поступил неправильно, Арзо. Верни мне их.

В отличие от остальных гостей новоприбывший обратился к Арзо не на чеченском, а на русском – так, как всегда обращаются к человеку другого народа горцы Кавказа. Да и русский его был значительно неряшливей, чем у Арзо, – с безупречным синтаксисом и грамматикой, но с резким гортанным выговором, как будто каждую согласную в слове натерли наждаком.

– Они должны мне пять миллионов, Ниязбек, – ответил Арзо, – и еще два за моральный ущерб.

Глаза Ниязбека цвета кока-колы ощупывали двор, как противника, с которым предстоит иметь дело на ринге, или машину, которую надо взорвать. Они втыкались в каждую точку пространства, неспешно, как минный щуп в руках опытного сапера, и с одинаковым равнодушием оглядывали и лужу, вытекающую из-под зарезанной овцы, и широкий потек на воротах. Бордовая полоса шла ровно посередине двух вбитых в ворота гвоздей, и вряд ли кто-то распял на этих гвоздях барана.

– Это справедливое число, Арзо. Я признаю этот долг. Они вернут все до копейки. Но эти люди – мои родичи. Никто не может похвастаться, что он крал моих родичей.

– Из уважения к тебе я освобожу Гамзата, – сказал Арзо, – пусть он собирает деньги. А Гази-Магомед останется в залоге.

– Мне нужны они оба.

– Тогда сам оставайся заложником, – с улыбкой предложил Арзо. – Ты поживешь у меня, а твой шурин пособирает деньги.

– Я заложником не был и не буду, – последовал ответ. – Бывало, что я воровал людей, но чтобы меня воровали, такого не будет. Я даю тебе слою – они вернут деньги.

– Мне трудно будет пристрелить твое слово, – ответил чеченец, – или отрезать ему уши. Эти двое – жадные и подлые люди. И ты это знаешь не хуже меня. Мало ли что пойдет не так? Если тебе нужны оба – уезжай и приезжай с деньгами.

***

Когда щуплый пленник проснулся на следующий день, он был один, не считая трупа. Гамзат и Гази-Магомед куда-то исчезли, и солнце уже высоко стояло над селом. Где-то вдалеке мычали коровы, мулла кричал призыв к молитве, и около зарешеченного окошечка сидел мальчик лет десяти и наблюдал за русоволосым измученным человеком глазами цвета ежевики.