— Ты… ты… не имеешь права не выполнить… приказ!
— Жить, сука, хочешь? А дети и учителя подорванной тобой школы не хотели жить? Нет, подонок, не жить тебе! Пусть меня трибунал судит, но ты сдохнешь здесь!
Он вновь занес вооруженную руку над бандитом, но услышал угрожающий голос Дубова:
— Еще движение, старший лейтенант, и я стреляю! В тебя стреляю!
Лебеденко перевел взгляд на Дубова, точнее, на глушитель наведенного на него «винтореза».
— Ты выстрелишь в меня, Дуб?
— Да, Андрюха! Халима должны судить! Судить в Новокоролевске! И его будут там судить! Я не дам тебе убить Дикого здесь!
— Вот как? Ну, стреляй, Дуб! Спасай ублюдка, угробившего несколько сот жизней ни в чем не повинных людей! Стреляй, если сможешь!
Старший лейтенант опустил взгляд на скрипящего от боли зубами Халима:
— Молись, тварь!
Дикой закрыл глаза.
Лебеденко крикнул:
— Так сдохни, тварь!
Он вновь нагнулся, намереваясь вонзить клинок в горло бандиту, но его руку неожиданно сжала другая рука. И голос сзади спокойно произнес:
— Все, Андрюха! Не трепыхайся! И выпусти нож! Не стоит, чтобы Вьюжин видел, как ты собирался нарушить приказ. А он на подходе!
Лебеденко повернулся:
— Мамай? Опять ты? Но откуда, черт побери?
— Все оттуда же, старлей, из ущелья. Думаешь, ты один мастер усмирять лошадей? Короче, Андрей, не дури. Брось нож. Халиму по-любому не жить. Да и отделал ты его не слабо. Стоит ли ради этой кучи окровавленного дерьма идти под суд? А как же Аниса? О ней ты подумал? С начфином пронесло, с Диким не пронесет.
Лебеденко, остыв, выпустил нож:
— Ладно! Отпусти!