Проглотив ранний завтрак, Копытко, удобнее устраиваясь между двух коряг, продолжил:
— Короче, летеха в ту ночь каким-то образом от патруля слинял! Поступок, конечно, поганый, а с другой стороны, чего ему было светиться, когда можно чухнуть? Свалил, в общем, он в парк, а к обеду я подруливаю. Подполковник вставил за пьянку по самое не могу и отпустил с богом. Возвращаюсь я, а Саня Лыбчук, так его звали, на гамаке в летучке рембатовской качается. Увидал меня, ржет. Я на него, но это неинтересно. Интересное вечером началось. Мы в летучке этой так и зависли. Бойцы газеты окружные принесли, я на стеллаж лег, Лыбчук в гамаке. Смотрю, встает! Надевает свои шлепанцы. Спрашиваю, куда намылился? А он берет газету, говорит, до ветру, товарищ прапорщик, в овражек прогуляюсь. Меж тем стемнело. Я ему, иди, мол, в сортир. Он в ответ — далеко! Тут, мол, овраг сгодится, не в первый раз. И вышел. Я тоже взял газету, раскрыл, начал читать всякую белиберду, вдруг вопль! Как раз от оврага. И тут же, буквально через какие-то секунды вваливается Лыбчук. Шары на лбу, рот перекошен, орет:
— Петрович, меня гюрза херакнула!
Посмотрел, точно, на пятке отметки от зубов, покраснение и опухоль пошла. Время весеннее было, змеи тогда, как известно, наиболее ядовитые. Я за аптечку, а найти не могу. Вспомнил, в палатке оставил. Время терять нельзя. И получается, что до лагеря за сывороткой бежать, что до санчасти Учебного центра на летучке проехать. Но в санчасти надежней! Я за руль и в Учебный центр. Пока вез, Лыбчука так раздуло, не узнаешь. Но откачали.
Разведчик спросил:
— И в этом все его невезение?
Прапорщик усмехнулся:
— Если бы! Это так, ерунда, случайность. С каждым может произойти, а непруха у него с бабами была. Как какую не снимет, через три дня с конца капает. Представь себе, втроем в город поехали. В кабаке трех чувих сняли. Посидели, как люди. Одна замужней представилась. Пора и по хатам, позабавиться. Разбираем девок. Лыбчук сразу за замужнюю хватается. И ничего, что она его в барак какой-то потащила, главное — замужняя, значит, безопасная. Ну а мы с корешом, особо не разбираясь, поделили двух остальных. Утром встречаемся на остановке, пивка попили, посмеялись. Лыбчук доволен. А через три дня закапало! Представляете? Нам двоим хоть бы что, а у летехи — очередной трепак. Сам из троих бабу выбрал и опять налетел. Это как расценить? Это уже не случайность. А закономерная вещь.
Копытко повернулся к сержанту-связисту:
— Так вот, намотай на ус, Москалев, в Союз вернешься — поаккуратней с этим делом!
— А че я? У нас девки в деревне здоровые!
— В деревне-то, может, и здоровые. Да смотри, в поезде, по пути домой на какую шалаву с голодухи не запрыгни.
Закончив повествование, Копытко спросил у командира:
— Капитан! Позволь перекурить?
В режиме ожидания, находясь в боевом режиме, курение запрещалось, но сейчас, если по уму… Запрелов разрешил:
— Ладно! Только мордой к земле и дым в мох, понятно?
— Ясный палец, ученые!
Разрешение санинструктору принял на свой счет и сержант, уползший в кустарник следом за прапорщиком. Неожиданно пропищала рация. Илья сам включил станцию:
— Гроза-1 на связи!
И услышал слегка искаженный помехами голос комбата: