Доронин достал сигарету. Колян хотел поднести зажигалку изувеченному войной старшему лейтенанту, но тот отмахнулся:
— Не надо! — Прикурил. Выпустив струю дыма, произнес: — Хорош собачиться, гвардейцы! Есть желание отомстить Теймуразу, идите вместе с Шахом, одной командой. Я бы сам пошел, но куда инвалиду? Если только за станковый гранатомет на стационарную огневую точку? Но инвалиды на войне не нужны! — Он вздохнул, повернувшись к Шаху: — Что решаешь, полковник?
Шах обвел боевых друзей взглядом своих черных, чаще добрых, но иногда беспощадных, ненавидящих черных глаз:
— Беру вас в отряд! Но… с этой минуты полное подчинение мне. И никакой самодеятельности. У меня в отряде с дисциплиной строго, хотя далеко не все в порядке. Но об этом, как я сказал, позже. Горшков с Ветровым, смотрю, к выходу готовы, а вот что ты, Гольдин, со своей иномаркой делать будешь?
Сержант тут же предложил:
— Так на ней можно и поехать!
Колян усмехнулся:
— Куда, чудила? Ты забыл, какие дороги в Чечне?
Шах взглянул на Николая:
— Лишние слова говоришь, Горшков, хотя и правильные. Но не забывай о дисциплине. Первым всегда выступает кто? Правильно, командир! Привыкай, браток, коль сам напросился.
Николай недовольно отвернулся, не проронив ни слова.
Расанов же вернулся к диалогу с Гольдиным:
— Горшков прав. Иномарка нам не нужна. У меня есть машина. Так что с «Вольво» надо что-то решать.
Гольдин кивнул на Доронина:
— А пусть ее командир заберет! Да и продаст к чертовой матери. Ему деньги нужны, а я жив останусь, еще заработаю. Такой вариант пойдет?
Шах спросил:
— Это твое окончательное решение, сержант?
— Да че тут решать-то?
— Хорошо. Ты сказал слово, а раз сказал, обязан держать.
— А кто против, Шах?