Первый удар

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

Долгий разговор с Володей Севастьяновым ничего не дал.

Володя решительно заявил, что он сам по себе. Ни за Сергачева, ни за Кастета. Пока — будет выполнять свою работу — охранять бизнесмена Арво Ситтонена, совсем тошно станет — бросит все и уедет к чертовой матери.

— Если честно — ты мне больше нравишься, ты — понятный и игру правильную ведешь, а Сергачева я не понимаю, крутит он что-то, путает. Вообще мне кажется, что он Кирея свалить хочет, а зачем — не ясно. А ты в его игре — шестерка, козырная, правда, но, увы, шестерка.

— А ты?

— Я, пожалуй, на десятку потяну. А вот Сергачев — тот еще джокер, против него ни ты, ни я, ни Кирей даже — никто. Есть мысли у меня кой-какие, потом, может быть, обсудим…

— Не мастак я в такие игры играть, я и в боксе-то никогда не любил с тенью бой вести, мне, чтобы победить, человека видеть надо, его лицо и глаза, чтобы по лицу этому в нужный момент врезать, а по глазам прочитать — выиграл ты, Кастет. Победил. А у тени как выиграешь, замудохаешься только, и все…

На том и расстались.

Первым ушел Володя Севастьянов, а Арво Ситтонен из номера вышел чуть погодя. Пришлось задержаться, чтобы распутать свою пылкую любовницу Жанну Исаеву, по всем правилам упакованную в простынь и, чтобы не замерзла, укрытую одеялом.

Развязав ей рот, Кастет узнал, что он садист, извращенец и нравственное чудовище и единственная возможность хоть как-то компенсировать нанесенный девушке моральный урон — это тотчас же применить на практике древневосточную позицию «Бешеная черная верблюдица». Иначе она, Жанна Исаева, немедленно уходит в монастырь, чтобы окончательно изнурить плоть постом и молитвой.

Однако, когда Кастет предложил подвезти ее до ближайшего монастыря, Жанна решила, что сможет потерпеть еще пару часиков при условии, если сегодня же получит должную компенсацию. После чего под жалобные стенания Леше удалось выйти из номера, предусмотрительно закрыв его на ключ.

В холле гостиницы к Кастету подскочил смуглый молодой человек, одетый с истинно кавказской элегантностью — большие белые кроссовки, пузырящиеся во все стороны брюки «Адидас» и черную кожаную куртку явно турецкого производства.

— Вах, дорогой, третий день жду!

— Ты кто? — осторожно спросил Кастет.

— Не узнаешь? Рустам я, Рустам … — далее последовала грузинская фамилия, состоящая из пяти шипящих, двух букв «ч» и оканчивающаяся на «швили».

Леха не сразу вспомнил мегрельского племянника дяди Аслана, увезенного им из своей квартиры на Карповке.

— Что ты здесь делаешь, Рустам?

— Мне дядя Петя сказал — ты здесь живешь. Фамилию сказал, я не запомнил, не русский фамилия. Дядя Петя сказал — ты мне поможешь, ты мне — кунак, жизнь мне спас!

— Знаешь, у меня сейчас времени нет, пошли в машину. По пути расскажешь.

По пути рассказа не получилось, потому что ехать от гостиницы до Катькиного садика — пять минут.

— Жди в машине, — приказал Леха и пошел на встречу с дядей Петей.