– Как только, так сразу, – пообещал Шатов.
– Что тебе от меня нужно?
– В общем – ничего. Общения. Нашему поколению так не хватает простого человеческого общения. Вот прислушайся – сверчки кричат. На звезды посмотри? Ты когда смотрел на звезды вот так, лежа на спине посреди степи?
Мальчишка завозился, то ли пытаясь отползти, то ли пробуя подняться.
– Ты не сучи ножками, – предупредил Шатов. – Я могу тебя сразу придушить, но, в принципе, предпочитаю поговорить с тобой. По душам. Ты готов поговорить со мной по душам?
– Пошел…
– А ты очень воспитанный мальчик, – похвалил Шатов. – И прошлый раз избегал нецензурщины, и сейчас. А это очень трудно – отказаться от крепких выражений в трудных условиях современной жизни. На твоем месте, я бы уже поминал ближних и дальних родственников собеседника.
Шатов говорил… Шатов пытался говорить спокойно, но голос дрожал. Как дрожала каждая клеточка тела. Вот тут, сейчас в полном распоряжении Шатова лежал убийца. Паренек, который на глазах у десятков своих сверстников медленно убивал ни в чем не повинную женщину.
Неторопливо двигается скальпель, капли крови сбегают к раю стола и тяжело падают в алые лужи на ослепительно белом полу. А в глазах женщины – боль и ужас.
– Я тебя сразу придушить хотел… – прошептал Шатов и вздрогнул, поняв, что действительно очень хотел убить этого мальчишку.
Придушить. Именно придушить – беспомощного, связанного, испуганного. Без внутреннего колебания или страха. Убить.
Правая рука Шатова как бы сама собой начала наматывать на кисть концы удавки. Медленно. Виток за витком.
– За что? – прохрипел Жорик.
– За что? – еще виток.
– Ты же сам на меня набросился… – голос мальчишки потерял всякое сходство с человеческим.
Так мог хрипеть продырявленный динамик, испытывающий боль.
Шатов открыл рот, чтобы ответить, но промолчал. Еще виток.
Тело на земле забилось, выгибаясь дугой, ноги отчаянно заколотились. Краем глаза Шатов заметил, как с правой ноги Жорика сорвался кроссовок и отлетел в сторону.
Шатов чуть отпустил шнурок.
Иногда люди истошно кричат. Семнадцатилетний мальчишка, снова получивший возможность вдохнуть, принялся истошно дышать.