– Виски – он? – зачем-то спросил Гурон.
– О, господи! О чем ты спрашиваешь!.. тебе это надо?
– Не знаю.
– Вообще-то, согласно нормам русского языка, виски – несклоняемое существительное среднего рода, то есть – оно. А вот Вертинский считал, что виски – это он. Я больше верю Вертинскому.
– Кому?
– Александру Николаевичу Вертинскому. Он пел: "Как хорошо с приятелем вдвоем сидеть и пить простой шотландский виски".
Вероника посмотрела на Гурона долгим-долгим взглядом и сказала:
– Сейчас мы с тобой, Жан, будем пить виски. Я принесу, а ты пока достань бокалы… помнишь, где стоят?
Гурон помнил. Он поднялся с табуретки и вдруг подумал, что совершенно гол… раньше он не стеснялся наготы в присутствии Вероники, а сейчас вдруг…
– Что это? – спросила она за спиной.
– Что? – произнес он, оборачиваясь.
– Что это? – глухо повторила она, с ужасом глядя на Гурона… на рваные багровые рубцы на левом боку и ноге. Он понял, почему ему мешает собственная нагота.
– Это? Это… немного не повезло – упал, – сказал он правду… почти правду… маленькую-маленькую долю правды. Вероника закрыла лицо руками и заплакала – жалобно, по-бабьи. Он присел рядом, обнял за плечи и стал успокаивать, что-то шептать в ухо. Сам понимал – ерунду, банальщину… ее тело под халатом вздрагивало. Хотелось как-то пожалеть, но он давно забыл, как это делают.
Они пили "дикую курицу".[44]
Виски отдавал торфом и солодом.
– Где же ты был, Жан? – спросила Вероника.
Где я был? Вы все задаете один и тот же вопрос… Один и тот же. Один. И тот же. Где я был?
А где, черт возьми, я был?!
…- где же ты был, Жан?
– В командировке.