Он отработал против Анвара в своей излюбленной манере – свободно, раскованно, широко, плавно, – чтобы выдать взрыв энергии в конце. «Бросок на четыре стороны» оказался на загляденье; даже Красин, и раньше видевший Михея в деле, мысленно зааплодировал ему.
Тамира появилась на поляне в тот момент, когда Наймушин заканчивал поединок. Он не оставил Анвару ни одного шанса на спасение. Подпрыгнув, опустил ногу на основание его затылка. Этот удар, именуемый сёмен-учи, он называл смертельным. Однако Анвар каким-то чудом устоял – на коленях, опершись руками о влажную землю. Но не смог поднять голову. Боль в треснувшем позвонке пронзила все его тело. Фактически он был мертв. И все же всеми силами пытался взглянуть на своего убийцу. А может быть, палача. Он шатался. Изо рта потекла кровавая слюна. Он казался бешеной собакой с пораженной центральной нервной системой. Его глаза заволокла пелена, а в ней, как в мутном зеркале, в одно мгновение пронеслась вся его жизнь. Жизнь, где он был счастлив; где он, изменяя жене, накликал беду, получив от любовницы смертельный укус. Первая жертва, первая кровь: убийца его жены и дочери, нахлебавшийся кипятка. И пошло-поехало. С каждым новым убийством он удалялся от мщения и больше походил на думного дворянина и главу опричного террора Малюту Скуратова. Из России же произрастали всего его беды – съемочная группа, подставная дочь, невзрачный пацан, сломавший ему шею…
Он так и умер, не поднимая головы. Сначала ослабели его руки, словно сломавшиеся в локтях, за ними отказали ноги. В такой позе он походил на громадный человеческий зародыш из фильма ужасов.
Михей встретился взглядом с Красиным. Сергей, тяжело сглатывая, кивком поблагодарил Наймушина. Тот ответил, пожимая плечами. То ли «не за что», то ли «обращайся, всегда рад помочь».
Взгляд Красина натолкнулся на Тамиру. Она была в пяти шагах от него, в пяти шагах от Михея. Сергей ощутил в груди забытое чувство стеснения, словно и ему было не больше двадцати. Он обязательно обнимет Тамиру,
– Посмотрю, что с этим ублюдком. – Прежде чем наклониться над Акхавани, из разбитой головы которого вытекали сгустки крови, он добавил ему по голове. Приложил пальцы к его шее, проверяя пульс. Но у него самого сердце стучало так сильно, что отдавалось в кончиках пальцев. И на вопрос Михея: «Что с ним?» – ответил: «Готов». Тем не менее смотрел на Тамиру. Улыбнулся, распрямляясь:
– Я в лошадином дерьме и крови. Как мне тебя обнять?
Он пошел к ней навстречу. Заключил ее в объятия. Отстранился, когда Тамира носовым платком промокнула кровь на его лице, тронула кровоподтек. Подростковая стеснительность не спешила покидать его. Он не знал, что еще сказать, и по той причине, что до конца не смог поверить в существование Тамиры и Михея: он же потерял их навсегда. Последней ушла девушка. И ему вдруг захотелось ей напомнить про упругие струи душа, обнаженные тела, почти восторженный голос: «Тсс! Мои родители в соседней комнате».
Страсть. Именно она сейчас взяла Сергея за горло. Он вынул из кармана черный мешочек, выкатил на ладонь драгоценный камень, с которым не расставался ни на минуту, подозвал Михея.
– Он наш. Наш, понимаете? Нас трое. И я прошу вас: оставайтесь. Нет, не так. Не уезжайте. – Он припомнил окрик Тамиры в десятках метров от горящей виллы и повторил за ней: – Эй вы, двое! Вы заслужили большего, нежели притворная похвала от своего шефа. Куда и зачем вы вернетесь, – горячо продолжил он. – К родным пенатам? Но таковых у вас нет. К рабочим столам? Чтобы жить и ждать очередного приказа? Ребята, если вы скажете «да», я вас разлюблю. Вы не поймете меня, но быть изгоем – достойно. Не влачить жизнь – нет, сбросить свою полинявшую шкуру. Вот об этом я говорю.
Акхавани подтянул ногу, освободил из плена кобуры «кольт», поднял голову. Потом – руку с оружием. Его затухающий взгляд блуждал от одного к другому. Все они были врагами его хозяина, а значит, и его врагами. Он положил бы всех, но его сил хватит лишь на одного. Лишь раз он сможет нажать на спусковой крючок. То была истина, пронзившая откровением его разум. Он прицелился в девушку. Палец выбрал слабину, осталось дожать спусковой крючок, чтобы боек привел в действие всю цепь, которая заканчивалась смертельной скоростью пули на дульном срезе ствола. Анвар тоже выбрал бы ее, был уверен Акхавани. Он, цепляясь за угасающее сознание, дожал спусковой крючок.
Сергея привлекло движение справа, там, где лежал боевик. Он повернул голову и увидел его живые глаза. Мутные, они пугали сильнее разъяренных, бешеных, им было все равно, на кого смотреть, с кем прощаться. Красин даже не успел определить, на кого направлен ствол пистолета, может быть, смотрел на него. Он толкнул Тамиру и исторг из груди ее имя.
Пуля попала ему точно в висок. И в это мгновение умерли два человека: убийца и его случайная жертва. Голова Акхавани упала на землю…
Сергей рухнул на колени. В вытянутой руке – «Шаммурамат», убивший его, выцеливавший идеальными гранями очередную жертву.
Вместо эпилога
Тамира и Михей возвращались в Москву. Девушка смотрела в иллюминатор, на бескрайнее поле облаков. Они были живые, много красивее камня, который она сжимала в руке.
На таможенном посту в парижском аэропорту Тамира выложила из карманов все, включая легендарный «Шаммурамат». Она смотрела на таможенника. Что сделает он, увидев стограммовый камень? В нем прочно сидели представления о драгоценных камнях, он не видел бриллиантов больше десяти каратов. «Что это такое, мадемуазель?» – «Бриллиант», – ответила она. «Ну конечно… Следующий, пожалуйста».
Так Тамира испытала судьбу. Кто-то свыше сказал ей: «Камень твой, береги его». – «А что дальше? Дальше-то что?» Ее мысленный выкрик остался без ответа. Но она нашла его в прочувственном настроении Сергея Красина, который в прошлой жизни был полковником службы безопасности.