Лапшин машинально ткнул ствол «беретты» в это «нечто» и нажал на спуск. Воздух со свистом вырвался из разрыва в подушке безопасности, подняв дыбом волосы на голове Лапшина.
— Хватит играться, — недовольно проговорил Бондарев, вываливаясь из машины. Только теперь Лапшин сообразил, что «Тойота» стоит посреди небольшого одёжного магазина, почти упёршись в дальнюю его стену. Позади «Тойоты» остались остатки высаженной стеклянной витрины, сбитые и покорёженные металлические стойки, изуродованные манекены и очень много сваленной на пол одежды. Где-то посреди этого хаоса вопили благим матом продавцы. Лапшин мог бы ещё долго и заворожённо наблюдать за картиной конца света в одном отдельно взятом магазине, но Бондарев схватил его за плечо и поволок в задние комнаты магазина, откуда маленькая железная дверь выводила во двор. Лапшину в это время казалось, что мозги его раскачиваются внутри черепа, как люстра под потолком при землетрясении. Потом землетрясение стихло, Лапшин вспомнил про кейс и про «беретту». И про преследующий их «мерс».
Его осенило.
— Мы сейчас подкараулим их здесь и всех убьём, — понял Лапшин замечательный замысел Бондарева.
— Нет, — покачал головой тот.
— Я сейчас выйду через другой двор на улицу, зайду им со спины и всех убью, — предложил Лапшин ещё более замечательный вариант.
— Нет, — сказал Бондарев, настойчиво подталкивая Лапшина вперёд.
— А как же тогда мы их всех убьём?
— Мы не будем их всех убивать. У нас другая задача.
— Правда, что ли? — удивился Лапшин, который совершенно точно помнил, что в последние полчаса он преимущественно убивал и калечил людей.
— Ты должен был просто записать разговоры в номере Акмаля, — напомнил ему Бондарев.
— Точно-точно, — спохватился Лапшин. — Почему же я тогда?..
«Потому что ты идиот, — в сердцах подумал Бондарев. — Которого хлебом не корми, дай пострелять. И поэтому за тобой нужен глаз да глаз». Вслух он этого не произнёс, и Лапшин, так и не сумевший самостоятельно родить ответа на свой вопрос, болезненно поморщился. Он любил, чтобы всё было просто и понятно, теперь же в голове у него крутилось явное логическое несоответствие. А рациональная часть Лапшина, и без того не слишком сильная, ещё не пришла в себя после проезда по магазину.
В результате все то время, пока они лёгким бегом перебирались из одного двора в другой, чтобы затем наконец выскочить на заполненный туристами торговый ряд, на лице Лапшина сохранялось сосредоточенное и задумчивое выражение.
Только в автобусе, на пути в аэропорт, это выражение с его лица исчезло, а взгляд окончательно прояснился. Лапшин обиженно посмотрел на Бондарева и сказал:
— Знаешь что? Я вспомнил. Ты меня назвал Лапшой.
— В первый раз, что ли? — передразнил его Бондарев.
— Я не люблю, когда ты меня так называешь.
— А я не люблю, когда ты устраиваешь боевые действия в городской черте, — сказал Бондарев, прикидываясь, что в миланском аэропорту действовал какой-то совсем другой человек.
— Я не специально.