Гринчук чуть качнул головой, и дробь прекратилась. Тишина была просто звенящей.
– Я вынужден прямо сейчас задержать и удалить с праздника одного человека.
Гости переглянулись.
– Я обращаюсь к господину Чайкину, – сказал Гринчук и добавил быстро, даже торопливо, – ни к нему, ни к членам его семьи у меня претензий нет. Но у меня есть серьезные претензии к одному из их охранников. Громову.
Дальнейшее происходило в очень быстром темпе.
Громов стремительно бросился к выходу. Михаил, который все еще стоял за спиной у Липского-младшего, шагнул в сторону, вроде бы легко зацепил охранника правой рукой, сделал еще шаг, и Громов вылетел на середину зала, оставленного свободным для танцев.
На пути летящего Громова, тоже как-то случайно оказался Браток, который принял его двумя руками и, не давая остановиться, направил его к сцене. А там его уже ждал Гринчук.
Словно сам собой Громов развернулся и упал на колени, вывернув руки за спиной. Щелкнули наручники.
– Еще раз напоминаю, – сказал ровным голосом Гринчук, – мы будем очень жестко пресекать всякую попытку не выполнения приказа работников нашего отдела, или, боже упаси, сопротивления им.
Михаил и Браток подошли к Громову.
– Я приношу свои глубочайшие извинения семье Чайкиных, – сказал Гринчук, – но я не думаю, что они потерпели в своем ближайшем окружении торговца наркотиками.
Гринчук рывком поднял Громова на ноги, расстегнул на нем пиджак.
Михаил аккуратно извлек из внутреннего кармана пиджака увесистый пакетик с белым порошком.
– Суки! – взревел Громов, дернулся и застонал, снова опускаясь на колени.
Михаил передал подполковнику пакет.
– Мы можем полагать господина Громова уволенным? – спросил Зеленый.
Чайкин встал из-за стола. Его дочь, симпатичная девочка лет четырнадцати, попыталась вскочить, и даже выкрикнула что-то неразборчиво, но мать обхватила ее за плечи и удержала на месте.
– Да, конечно, – сказал Чайкин. – Я благодарен вам… э-э…
– Юрий Иванович, – подсказал, вставая Владимир Родионыч.
– Да, Юрий Иванович, – сказал Чайкин, – большое вам спасибо.