Гринчук приподнял бровь. Он умел классно приподнимать бровь. Он довел это свое умение до такого совершенства, что бывшее начальство приходило в ярость сразу же, увидев это движение.
– С вами, – поправил себя Шмель.
– И для этого нужно было тащить меня хрен знает куда, надевать на меня железяки, орать на меня благим матом и даже, извините, заплевать мне рукав куртки? – Гринчук умел быть очень обаятельным, когда хотел.
Сейчас он этого не хотел. Сейчас он хотел помочь Шмелю дойти до белого каления. В конце концов, тот и сам к этому стремится.
Вот сейчас было похоже, что сорокапятилетний директор охранного агентства взорвется. Во все стороны рванется шипящий обжигающий пар, а крышка черепа с жестяным дребезгом отлетит в угол ободранной комнаты. Или все это произойдет через секунду.
Но сам Шмель это тоже понял. Или почувствовал.
Он замолчал, поправил галстук и несколько раз глубоко вздохнул, закрыв глаза.
– Ну, могем, – не мог не отметить Гринчук, видя, как кровь медленно отливает от лица Шмеля, возвращая ему естественный цвет. – А теперь без крика, сорванного голоса и ногтей – что, где, когда. И в чем, собственно, меня обвиняют. И где, в таком случае, мой адвокат? И могу ли я воспользоваться своим правом на один звонок?
Шмель достал из внутреннего кармана пальто флягу, медленно, нарочито медленно, открутил крышку и сделал глоток.
– Мне не предлагайте, я брезгливый, – сказал торопливо Гринчук.
Шмель отхлебнул снова.
– Так что там о моем звонке?
– Потом позвони…те, – выдавил Шмель. – Потом. А что до всего остального… сегодня днем на дороге к городу была обнаружена машина Леонида Липского. Пустая. А за несколько часов до этого именно вы, гражданин Гринчук, угрожали ему при всех.
– Я угрожал? – очень натурально удивился Гринчук.
– Да, вы сказали, что примете меры, очень эффективные, если он снова…
– А он что, снова кого-то ударил?
– Нет, он никого не ударил. Он провело остаток ночи и утро в доме отдыха, потом сел в машину и поехал, как я полагаю, домой. Отец и мать…
– Мачеха.
– И мачеха. Они отправились домой раньше, после той безобразной сцены с угрозами и шантажом, которую вы устроили…
– Это я помню, – кивнул Гринчук.