Лобовое стекло высыпалось на дорогу хрустящими льдинками. Цветы лежали на руле и на сидении. Несколько роз вылетело на мостовую. Словно на похоронах, подумал Владимир Родионыч.
Из-под машины появилась струйка воды. Как кровь из-под трупа.
Начали собираться прохожие.
Владимир Родионыч ушел в здание клуба. Полковник стоял в вестибюле возле двери кабинета.
– Что там?
– Послали меня на хрен, – ответил Полковник. – Я сунулся с советами по поводу «скорой».
– А что такое?
– Гринчук не хочет ее вызывать. Твердит, что это его дело. Его и Михаила. Что он виноват, не нужно было тащить Михаила с собой, – Полковник нервно потер руки.
– Может, действительно нужна помощь? – спросил Владимир Родионыч. – Я не уверен, что Гринчук сейчас полностью себя контролирует. Он же собрался завтра уезжать.
Владимир Родионыч прошел по коридору, нервно потирая руки. Его отражение суетливо перепрыгивала из одного зеркала в другое.
Черт. Ну, как тут не стать суеверным…
Я сумел заставить судьбу, сказал на обручении Гринчук. И все будет теперь зависеть только от меня, сказал Гринчук.
Открылась дверь, появился Граф. Пиджак он снял. На правом манжете белоснежной рубашки было пятно крови.
– Что? – в один голос спросили Полковник и Владимир Родионыч.
– Ничего особо опасного, – сказал Граф. – Лицо порезано, но не так чтоб очень сильно. Могло быть и хуже. Переломов, кажется, нет. Но…
– Что?
– Он не отвечает на вопросы. Сидит на стуле, не мешает бинтовать лицо и молчит. Просто молчит. И смотрит перед собой. Словно лунатик. А Гринчук бинтует, матерится и пытается добиться от него ответа.
Граф задумчиво поцокал языком:
– Похоже на сотрясение. Не знаю… Гринчук вызвал Братка. Я так полагаю, что он собирается отвезти Михаила к себе, в лес. Или прямо в клинику. Туда, где Михаил обследовался.
Владимир Родионыч посмотрел на Полковника: