– Никуда не денется.
– Ага-ага, – кивнул Хозяин, – а то ведь у нас проблемы будут, если Гаврилин замерзнет, люди не поймут. И спрашивать с нас начнут.
Краб в дверях обернулся:
– Не замерзнет твой герой, не замерзнет. Когда жить очень хочется, отца замочишь, не то что прохожего.
Наблюдатель
Несколько машин колонной прошли мимо Гаврилина. Интересненький подбор, отметил Гаврилин, пара крутых тачек, несколько отечественных и даже грузовик.
Похоже, это по его душу. Не иначе. Гаврилин потер уши. Похлопал по плечам. И лицо и кожа рук теряли чувствительность. Ног под собой Гаврилин тоже не чувствовал. Все. Если в течение часа он не найдет выхода, нужно будет выбирать между смертью холодной и смертью веселой, в руках у Краба.
Гаврилин осторожно потопал ногами, постучал ими друг о друга. Как деревяшкой о деревяшку.
Очень не хочется умирать. Тем более имея перед глазами такой соблазн. Гаврилин подышал на руки.
Метрах в пятидесяти от него, возле знака автобусной остановки топталось семь человек: две старухи, муж и жена с дочкой – или сыном, в этой шубе и не разберешь – старик и парень. Все одеты добротно. Это вам не развращенный модой город. Валенки, тулупы, теплые рукавицы.
Теплые, добротные, защищающие от мороза и ветра. И шапки. Гаврилин провел рукой по лицу. Как по льду. Что-то слабо затрещало.
Что это? Гаврилин удивился вяло, все внимание его было обращено в сторону остановки, к обладателям теплой одежды. Что это трещит под его пальцами? А, щетина. Он уже дня два как не брился. И кажется он разодрал себе лицо. Словно с расстояния нескольких километров до него добирается слабая саднящая боль.
Вот боль в боку слабой не назовешь. Гаврилин на секунду опустил глаза. Куртка его фирменного спортивного костюма имела уже цвет бурый, от застывшей на морозе крови стала негнущейся, как кусок картона.
Хоть кровотечение остановилось. Холодно. От постоянного напряжения начали болеть мышцы спины. В армии они это называли позой обмороженного пингвина.
Да хоть бы кто-нибудь отошел в лес! По нужде. Гаврилин сцепил зубы, чтобы помешать им стучать. Хотя, кто в такой мороз станет рисковать гениталиями.
Ну хоть кто-нибудь. Гаврилин осторожно вытер выступившую слезу. Хоть мужчина, хоть женщина. Или, чтобы вот сейчас появился новый пассажир, и чтобы он шел через лес к остановке мимо Гаврилина. Гаврилин оглянулся.
Если верить указателю, там в километре село. Эти вот на остановке, судя по всему ждут рейсового автобуса. И больше никто сегодня из сельских жителей не стремится ехать в город.
Гаврилин зажал руки подмышками. Кто-нибудь. Тепло одетый, взбодренный морозцем. Не оглядывающийся по сторонам. Пусть баба, пусть мужик, пусть черт с рогами…
Кто-нибудь. Ребенок от остановки что-то закричал. Гаврилин снова посмотрел в сторону проселка. Никого. А как он собственно, собирается отбирать одежду? Вежливо попросить?
Не будете ли вы столь любезны, чтобы ссудить мне во временное пользование ваш тулупчик и валенки? А потом что? Отпустить домой? Тогда все, Клоун предупреждал, сдадут. Он потому и в село прятаться не пошел.