– Машина? – лесник глянул мельком на сына.
Как в зеркало погляделся, подумал Гаврилин.
– Ты уже мотор починил? – спросил лесник.
– Так это… – протянул сын.
– Не починил? Придурок. Извини, сержант. Придется к трассе пешком выходить. Сын проводит. Вот согреешься, отдохнешь…
Отдохнешь и согреешься. Согреешься и отдохнешь.
Нужно или уходить немедленно, или ждать, пока приедет Хорунжий. Или приедет Краб.
Если он не поверил их представлению.
Нужно было одевать форму и прорываться самому. Нужно было. Или нет? Он ведь мог напороться на тех, кто видел сержанта. Или на тех, кто видел в лицо его самого. В подвале их было достаточно много. Или вдруг напарник сержанта слишком рано понял бы, что к нему приближается не Миляков.
Тогда не нужно было заходить к леснику. Только… Не хватило бы ему сил добраться до дороги. Он и сюда дошел почти на автопилоте.
Теперь остается только сидеть и ждать. Сидеть и ждать, кто первый приедет за ним.
Лесник сказал, что телефона у него нет. Значит, предупредить о том, что кто-то у него в гостях он не мог никого. Если верить леснику. Его должны были предупредить, что ищут беглеца.
У самого лесника рожа непроницаемая, а вот сын… Он смотрит на Гаврилина просто влюбленным взглядом. Или деревня у них называется Гомосеки? Гаврилин с трудом улыбнулся.
Не на меня смотрит мужик, ему награда мерещится.
Гаврилин затаил дыхание, чтобы остановить очередной приступ тошноты.
Если их предупреждали, что разыскивается беглец – а их обязаны были предупредить – не должны были они так быстро успокоиться. Мало ли что им мог наплести гость? Нужно было постараться быстро сообщить Крабу или Хозяину…
А они даже не пытаются двинуться с места. Или в доме был кто-нибудь третий? Не похоже. Или все-таки есть телефон?
Гаврилин попытался опереться на стену и встать. Рука соскользнула, и он резко опустился на лавку. Толчок отозвался болью в ране. В глазах потемнело.
– Ты чего? – спросил разом оказавшийся рядом сын лесника.
– Х-хе – хреново мне. Боюсь – блевану прямо в комнате.