– Это Михаил.
– Да, Миша.
– У Саши, похоже, обострение.
– Очень серьезно?
– К нему приезжал консультант…
– И что посоветовал?
– Он его взял с собой. Я полагаю – на процедуры.
Григорий Николаевич помолчал.
– Миша…
– Да, Григорий Николаевич?
– Вы через сколько сможете быть на месте нашей прошлой встречи?
– Минут через пятнадцать буду возле памятника.
– Я там буду через двадцать минут, – сообщил Григорий Николаевич и повесил трубку.
Хорунжий выключил свой телефон и плавно остановил машину. Задумчиво посмотрел на памятник. Таким образом у него есть возможность минут пятнадцать понаблюдать за обстановкой.
Зачем Хорунжий соврал начальнику, он и сам не знал. Рефлекс. Григорием Николаевичем познакомился только два дня назад, сомнений в его полномочиях не было, но…
Хорунжий не был любопытным, он был осторожным.
Машину отогнал за угол и поставил в глубокой арке проходного двора. Сам вышел на тротуар и неторопливо двинулся в сторону памятника. Под ногами слабо похрустывали замерзшие за ночь лужи. Асфальт отсвечивал белым в свете редких фонарей.
Приморозило, подумал Хорунжий и решил, что поднятый воротник в такой ситуации будет выглядеть вполне естественно.
К памятнику он разумеется не пошел. Рано. Он еще едет на машине и будет здесь всего лишь за пять минут до приезда Григория Николаевича. Площадь пустая: ни тебе машин, ни тебе пешехода. Как и положено. Возле одиноко торчащего пальца памятника, Хорунжий будет смотреться очень живописно. Если Григорий Николаевич… Или кто-нибудь другой, это для Хорунжего особого значения не имело, решит для чего-нибудь предпринять какие-нибудь действия…
Хорунжий улыбнулся – трепаться с самим собой он любил не особенно, потому что неизбежно приходил к подобным громоздким конструкциям.