— Он не успел ответить. Не исключаю и того, что просто подрабатывал. Может, у него хобби такое — стрелять в людей в свободное от основных обязанностей время?
— Что ты с ним сделал?
— Не тащить же покойника на себе через весь город, так ведь? — возмущенно ответил Лука. — Разрубил его в ванной на куски да сунул в холодильник. Лето! А покойнички — вещь скоропортящаяся. Пусть полежит, пока его не хватятся.
Лука был изобретательным парнем, а, кроме того, нервы у него были железные. Маркелову порой казалось, что он действует как робот. Но в данной ситуации надо отдать ему должное — это был единственно верный поступок.
— Хорошо. До связи.
Маркелов в задумчивости сунул трубку в карман. Больше всего в этой истории ему непонятна была позиция Петра Сидоровича. Получалось, что Захар ему больше не нужен. Вот только кто он теперь для него: опасный свидетель? Или все дело в пресловутой человеческой жадности — не пожелал делиться?
— Случилось что-нибудь серьезное? — повернувшись, спросила Инна. В ее голосе Маркелов услышал тревогу.
Как объяснить ей, что в течение последних суток его чуть дважды не убили, а сам он пристрелил, кажется, троих. А еще через сорок восемь часов его должны будут подставить под винтовку снайпера. И то, что они сейчас вместе, — это всего лишь заслуга богов, которые встали на его защиту.
Ободряюще улыбнувшись, Маркелов сказал:
— Ничего страшного.
— Год назад тебе прострелили бок, ты тоже говорил, что ничего страшного, — сурово посмотрела Инна на Маркелова. — Тогда ты сказал, что на тебя напали какие-то хулиганы.
Захар улыбнулся:
— Так оно и было.
— Ты тогда едва выжил, было серьезное нагноение.
— Я уже не помню деталей.
— Полгода назад ты пришел ко мне с рассеченной головой, тогда ты тоже говорил, что ничего страшного.
Захар продолжал улыбаться.
— Конечно. У тебя золотые руки, ты сумела меня выходить.
— Сейчас ты тоже пришел ко мне, но у тебя целы руки, целы ноги, твоя голова не рассечена и, кажется, в тебя никто не стрелял. Так что же случилось на этот раз?
Захар помрачнел. Инна угодила в самую точку. За свою жизнь он видывал женщин куда более красивых, чем Инна, да и любовницей она была не из первых. Но что в ней было настоящее — так это материнское начало. Он являлся к ней всякий раз, когда следовало залечить рану. Не изменил он привычкам и сейчас и, кажется, не ошибся.