Медвежатник

Негромко стучали вилки, иногда раздавался робкий женский смех, вполголоса переговаривались мужчины.

Со стула, стоявшего во главе стола, поднялся Лесснер и мгновенно приковал к себе внимание всех присутствующих.

— Господа! — произнес он звонким голосом, который мог принадлежать скорее двадцатипятилетнему мужчине, чем семидесятилетнему старцу. — Сегодня мы собрались не случайно. Для этого у нас имеется повод, и, я бы сказал, очень серьезный повод. Посмотрите на этого человека, — он указал на Точилина, раскрасневшегося от добрых слов и огромного количества выпитой наливки. — Его следует называть не иначе как инженерный гений. С сегодняшнего дня с его именем следует связывать отмирание такой воровской профессии, как медвежатник. Господин Точилин изобрел сейф, о который разбивается всякая преступная мысль. — В правой руке Лесснер держал бокал с шампанским. Ладонь слегка дрогнула, и на белоснежные манжеты плеснула пузырящаяся жидкость. — И так разбивается, извините меня за каламбур, что от нее не остается и следа. — Рядом с Лесснером сидела молодая дама лет двадцати пяти. Строгое вечернее платье выгодно подчеркивало ее гибкую талию и великолепную грудь. Ее можно было бы принять за внучку банкира, если бы не одна маленькая деталь — старик смотрел на свою спутницу с нескрываемым вожделением. Так смотреть может только страстный любовник, который знает, что после светского раута он отведет свою даму в соседнюю комнату, где уже расправлена кровать, а простыни надушены ароматными возбуждающими духами. Кроме жены, Лесснеру полагалась еще и любовница, и старый ловелас не желал отставать от своих более молодых коллег, и на каждое неофициальное собрание брал с собой балерину Большого театра, которая очень удачно играла роль постоянной фаворитки.

Злые языки судачили о том, что Лесснера хватало лишь на то, чтобы подержаться во время банкетов за ручку актрисы. Но те, кто был наслышан о его бурной молодости, верили, что каждый вечер он смело попирает представления о возможностях стареющего организма.

Любовница Лесснера, кроме невероятной красоты, была еще и очень обаятельна. И общество банкиров и их жен, оценив добродетели юной особы по достоинству, охотно расступилось, отдав ей надлежащее место.

— Он один из тех, кто, как говорят, имеет божественную отметину, — с пафосом продолжал банкир. — Так давайте же поднимем бокалы за нашего уважаемого гостя и друга. — Он протянул Точилину бокал с шампанским.

Зал тотчас наполнился стеклянным перезвоном, к которому примешалась щедрая здравица.

— Георг, — очаровательная спутница Лесснера слегка потянула его за рукав. — Я уже успела устать от этой трескотни. А не уйти ли нам отсюда совсем?

— Дорогая, но здесь находятся мои друзья, я должен присутствовать непременно. Что обо мне подумают, если я покину их в разгар торжества?

Лесснер не мог оторвать взгляда от обнаженных рук актрисы, унизанных бриллиантовыми браслетами. Камни были совершенно прозрачные, величиной с небольшую горошину. Выбирая украшение в ювелирном магазине, Лесснер объявил, что хочет сделать подарок любимой даме, и если на одном из бриллиантов обнаружится хотя бы трещинка в сотую долю волоска, то подобное обстоятельство он будет воспринимать как личное оскорбление.

— Я тебя не узнаю, милый, неужели ты можешь зависеть от чужого мнения? Я всегда считала, что у тебя есть только два идола — деньги и я.

Лесснер великодушно расхохотался:

— Ты ошибаешься, дорогая. Я не язычник, и поэтому у меня нет идолов. Я — барон и принадлежу к древнейшему немецкому роду, а они, как известно, все христиане.

— И как же барон может зависеть от чужого мнения? — капризно надула губки красавица.

— Ну хорошо, хорошо, — мелко рассмеялся барон. — Я сдаюсь! Разве возможно противостоять твоим чарам? Против них бессильна даже кровь немецких рыцарей. Только давай сделаем это как-нибудь поаккуратнее, я не хочу привлекать к своей персоне дополнительного внимания.

— Обещаю щедро наградить тебя за уступчивость, — горячо задышала в ухо старику молодая обольстительница.

— О! Это многообещающее начало.

Глаза Лесснера скользнули по голым плечам дамы и застыли на волнующих изгибах обнаженной груди. Она глубоко вздохнула, грудь ее высоко поднялась.

— Это продолжение, мой господин!

Потомок немецких рыцарей едва справился с искушением, чтобы не поцеловать глубокую ложбинку под шеей.