— Не смог дозвониться, — Громов улыбнулся, но в его глазах не было и тени веселья, он явно имел в виду какие-то обстоятельства, известные Калмычному. — Когда выписывается Латуков?
— Послезавтра.
— Итого — вся компания в сборе. Мне не нравится такое совпадение.
— Думаешь, это случайность?
— Мне бы очень хотелось так думать.
— Степанского можно предупредить. Он успеет вернуться.
— Не надо. Если опасность грозит только мне, то… Зачем ему нести убытки из-за ложной тревоги? А если нацелились на всех нас, будет лучше не распыляться. Вместе быстрее придумаем, как защититься.
— Там его достать не просто…
— Поэтому пусть обязательно прилетает. А то несправедливо как-то выходит, скажи, да? — последнюю фразу Громов произнёс с кавказским акцентом, как иногда рассказывал анекдоты или говорил тосты, желая повеселить друзей.
Калмычный, глядя на него, потёр подбородок о руки, которые продолжал держать сцепленными в замок.
— Знаешь, мне кажется, тебя убивать не хотели.
— Почему? — вырвалось у Петушкова, и две пары глаз обратились на него.
— Кажется, ты не рад, что меня только ранили?
— Я не то хотел сказать… Просто… Просто я не понимаю! Почему не хотели убить?
— Потому что могли, но не сделали.
— Но ведь ты был в бронежилете!
— Вот именно поэтому они должны были подойти, проверить и добить.
— Так они-то об этом не знали!
— Э-э, дорогой, не горячись! По-твоему, они что, рассчитывали, что я к себе гранату привяжу после того, как предупредили по телефону? Думали, взорвусь от одного выстрела? Или от страха подохну? Прав Иваныч, я и сам так решил: мочить меня не хотели. А почему — будущее покажет. Думаю — близкое будущее. Я уже предпринял кое-какие шаги, так что, даст Бог, скоро мы выясним, кто и почему решил на меня накатить. Или на нас…
— Ты собираешься… — Петушков замялся, но его поняли с полуслова.