Он опустил глаза. Его обступили дети. Младшая дочь, глядя на Валентину, жевала зеленый лук, старший переводил беспокойный взгляд с отца на судью.
Подняв голову, Михайлов ответил на приветствие, впервые после того рокового дня:
– Здравствуйте.
И зашагал по лестнице.
Не в силах сдерживать себя, женщина расплакалась.
57
"Представление окончено..." – усмехнулся Курлычкин, проводив Максима взглядом. Он неосознанно воззрился на крайнее окно кабинета, без жалюзи выделяющееся, как бельмо. Потом перевел взгляд на сумочку, оставленную судьей. Тихо вошел Сипягин. Подошел к окну.
– Чего Мигуну-то сказать? – не оборачиваясь, спросил Костя.
– Он пришел?
– Давно уже. Когда следак Ширяеву уводил.
– Он в курсе?
– Конечно.
– Позови.
Когда вошел Мигунов, Курлычкин кивнул на стол:
– Сумка Ширяевой. Надо бы вернуть, – акцентировал он.
Поначалу Мигунов не сообразил, что именно имеет в виду шеф, но ему помогло пояснение на словах:
– Еще сегодня судья должна наложить на себя руки, понял?
В коридоре Мигунов встретил приятеля, который радостно осклабился, увидев в руках Ивана женскую сумку:
– Отличная барсетка! Где достал?
Иван оставил его вопрос без ответа, думая, что все оказалось серьезным настолько, что в дело вмешался следователь прокуратуры. И даже неважно, какое участие он принимал в судьбе Ширяевой – либо из личных симпатий, либо по долгу службы. Главное – он знает.