– Это ты припечатал моего парня к гаражу?
– Понравился отпечаток? – Грач с видимым превосходством и пренебрежением смотрел на человека, который считал себя вором в законе.
– Понравился, – невесело усмехнулся Станислав Сергеевич и подозвал к себе парня, которого Грач узнал с первого взгляда. – Посмотри, Максим: этот человек помогал Ширяевой?
Максим подошел ближе, хотя и на расстоянии узнал Грачевского. Они недолго смотрели друг на друга. Потом, отрицательно покачав головой, Максим ответил отцу:
– Нет, это не он.
Не он...
Пожалуй, другого ответа от сына Курлычкин и не ожидал. Качая головой, подумал: "Что же это, сын, с тобой происходит?"
– Пап... – Максим тронул отца за плечо. – На два слова.
Они отошли в сторонку, Курлычкин дал знать сопровождающему, что свидание еще не закончено.
– Пап... Я знаю, ты многое можешь, сделай для меня одну вещь.
Они проговорили около двух минут, Грач не сводил с Максима глаз, вспоминая, как брали они его с Валентиной, везли в деревню, сажали в погреб...
Станислав Сергеевич так и не вернулся к телефону: сделав знак капитану, он с сыном вышел из комнаты. На пороге Максим обернулся к Грачевскому и отрицательно покачал головой. "Я сделал все, что смог", – говорили его глаза.
Курлычкин не стал разжевывать сыну, что он не один, у него друзья-товарищи, его не поймут. Можно было объяснить его поведение с судьей – по большому счету, это его личное дело, но вот что касается других...
Нет, ему не нужен ропот в бригаде. Да и вообще, необходимо стать самим собой, забыть все, что было до этого дня.
И Максим забудет. Станиславу Сергеевичу не осталось ничего другого, как верить в это.
Грача перевели в карцер, перед этим он в полном одиночестве около часа провел в прогулочном дворике.
Карцер представляется многим тесным помещением. Во многом это соответствует действительности, но в нем есть откидной стол, нары, умывальник, унитаз, есть и место, чтобы сделать от стены до стены пару-тройку шагов. Порой в такое помещение сажают для профилактики до двадцати человек – на час-полтора, больше в непереносимой духоте не выдержать.
Грач гнал от себя ненавистный образ Курлычкина, старался думать о матери. Он догадывался, почему его не отвели обратно в камеру, а посадили в карцер, предварительно, как собаку, выгуляв во дворике.
Он ждал своего конца с минуты на минуту, вздрагивая при каждом звуке. Невозможно настроиться на смерть, но тесное помещение, в котором он содержался, виделось ему камерой смертников.
Он чувствовал, что где-то совсем рядом готовы к работе люди Курлычкина. После полуночи продольный откроет им дверь и впустит в карцер. В своей камере "киевляне" гадить не станут – это святое. Надзиратель мог поступить "официально", например, подсадить в карцер к Грачевскому пару "разбушевавшихся" заключенных, однако постарается избежать лишнего шума и проводит подследственных "киевлян" тихо.
ebooksa