– Что ты сказал Никишиной?
– Той женщине?
– Да!
– Его матери?
– Твоей… матери!
– Чтобы она взяла его одежду и принесла ее в сквер. Больше ничего.
– В какой сквер?
Карасев указал подбородком на площадь Ганецкого.
Постников отпустил его руку, и Володя попал в объятия сержанта.
– Гена! – сообщил Постников в рацию. – Похоже, мужик не при делах. Никишин забил «стрелку» на площади Ганецкого через десять минут.
– Спроси, во что одет Никишин.
Карасев сообщил, а Постников передал:
– Черные джинсы или брюки, темная майка, темная кепка-бейсболка, темные очки в яркой оправе.
– Так, все темное… Оставляй этого типа с сержантом, а сам дуй в сквер. Ах как неожиданно рано он появился!..
– Что?
– Ничего. Времени мало, я снимаю Малахова из подъезда, держитесь пока вдвоем. Только не засветитесь! Ждите нас.
– Понял. – Постников убрал рацию и велел Воробьеву доставить Карасева в отделение.
– За что, а?! Я только передал, и все!
– Давай, мужик, шевелись.
«Где это я уже слышал?» – Володя нахмурил лоб и направился с сержантом в ближайшее отделение. Сегодня одинокие и похмельные будни, которые начались маленьким праздником, так и останутся серыми. Не будет человека, простившись с которым, ощутишь на сердце грусть; не будет щемящего чувства, словно уходит давно знакомый или близкий тебе человек.