Олег «не спешил» уже третий час, поставив бутылку на нижнюю полку холодильника.
Гость, как всегда под вечер, удалился в ванную комнату, было слышно, как он шумно чистит зубы.
«Почему так громко? – недоумевал Олег. – Наверное, разинул пасть на всю ширину, так, что не только его череп, но и стены ванной резонируют. И сколько у него зубов, если вот уже пять минут он скоблит их?»
Нижняя челюсть Шерстнева была вставной, Олег видел, как перед сном гость опускает ее в стакан, бережно, словно драгоценную жемчужину; одинокая, увеличенная стенками стакана и водой, ущербно, розово и тошнотворно скалилась она изнутри.
Эта процедура напомнила Олегу водителя элетрокара, когда он по молодости подрабатывал грузчиком в сочинском порту. Имени водителя он уже не помнил, только позорную кличку – Козел, поскольку от него постоянно пахло дикой смесью жареных семечек, немытыми ногами и затушенной плевком сигареты. Козлу было под шестьдесят. Однажды Олегу «посчастливилось» отобедать с ним в столовой за одним столиком – первый и последний раз. Козел поел и на глазах у изумленного сотрапезника вытащил изо рта вставную челюсть и... обсосал с нее остатки пищи. Потом макнул ее в стакан с компотом и водворил на место.
В тот раз Олег едва сдержал рвоту; но все же его вывернуло, когда после смены он выпил стакан портвейна.
С тех пор прошло много лет, но что-то общее было и во вставной челюсти старика, который драил ее, как солдатскую бляху, и в предложении Олега выпить вина.
Пока старик не дал команды звенеть бокалами, может, куда-нибудь собирается ехать? Только ему бы положено знать, что Олег ездит на машине одинаково хорошо и с запахом от спиртного, и без оного, а спросил просто так, для пропорции.
«Чистит наружную часть зубов... А сейчас внутреннюю», – по звуку, не уступая опытному акустику подлодки, определял Олег.
Василий Ефимович бросил наконец-то начищать свою челюсть, сейчас из ванной доносились фыркающие звуки и плеск воды.
«Умывается».
Олег понял, что потихоньку начинает сходить с ума. Полчаса в компании этого старика, и он свихнется окончательно. Нужно срочно смываться отсюда, из родного дома. Куда? Хоть куда, хоть в сарай к соседу, под навес, все равно. А почему под навес, когда можно съездить к Людмиле.
– Василий Ефимович, мне нужно смотаться в одно место. Это ненадолго, – слукавил он.
Шерстнев только что вышел из ванной. Его волосы были влажными и зачесаны назад, на губах остались следы от зубной пасты. Он повесил полотенце на спинку стула и с ответом не спешил.
Хозяин молча ждал, когда старик соизволит заговорить.
Олег и раньше довольно часто ругался с Людмилой, вот и перед приездом Шерстнева нагрубил ей. В глазах бывшей жены он стал совсем уже управляемым, окончательно подвергнутым чужой воле; и все его слова – лишь бравада.
Вчера он позвонил Людмиле, она сказала, что занята, и повесила трубку. «Надо поговорить с ней, – решил Олег, – объяснить в конце концов, что действительно порвал отношения с Поляковым, а сейчас просто выполняет его просьбу – бытовую, не имеющую никакого отношения к прежним поручениям. Объясниться ради нее же самой, заведомо зная, что будет лгать».
Вот только нужна ли ей его «правдивая ложь»?
Старик безмолвствовал. Олег начал тихо ненавидеть его. Ничего себе ситуация: чтобы уйти из собственного дома, нужно испросить на то разрешения у дряхлого гостя, который вздумал играть в молчанку.
– Алло, Василий Ефимович! – Несдержанность подталкивала Олега постучать по черепу старикашки костяшками пальцев. – Вы возьмете трубочку или мне оставить сообщение?