Наконец, сыто отдуваясь, Михаил Анатольевич накрыл миску из нержавеющей стали крышкой, подвинул ее к краю стола и налил горячего чая. Дуя в стакан, он поблагодарил жену:
– Спасибо, Ира. Хотя, честное слово, я не был голоден.
– Я заметила это, – улыбнулась она. – Ты даже храпел, когда поедал котлеты.
– Что я делал? Храпел?
– Самую малость.
Рябов не знал, как отнестись к словам супруги. Наверное, она шутила.
Ирина, взяв термос, положила его в пакет.
– Придешь поздно?
– Да, если вообще приду.
– Много работы?
– Не то слово.
– Сашка по тебе соскучился. Канючит, спрашивает, где папа.
– Поцелуй его от меня. Скажи, что… завтра обязательно приду.
– Значит, ты все же решил работать до утра?
Ирина смотрела на него немного разочарованно. В то же время Михаил уловил во взгляде жены давно знакомые искры, которым у него точного определения не находилось, он почему-то называл их озорными, порой – цыганскими. В этом взгляде можно было прочитать многое – намек, тонкую насмешку, вызов. Трудно было противостоять этому взгляду. В такие моменты он ворочался в кресле, если сидел, и прятал глаза. Руки у него становились беспокойными. Вот и сейчас, опустив голову, Рябов начал бестолково рыться в ящике стола. Ирина знала все уловки мужа; она некоторое время наблюдала за ним, потом встала. Рябов тут же задвинул ящик.
– Уходишь уже?
– Ты очень тактичный человек. – Ирина даже не пыталась скрыть сарказма. Послав ему изящный воздушный поцелуй, она повернулась к двери.
Рябов положил локти на стол и подпер щеки руками. Если бы не этот чертов Никишин, если бы не охота на него, он, бросив все дела, кинулся бы за женой, обнял ее за плечи, вдохнул аромат ее необыкновенно красивых волос… Да еще к Антону добавился теперь неизвестный Андрей – значит, охота принимает более масштабный характер. Более затяжной. А может, этот Андрей сократит сроки?
Ирина вышла из кабинета, даже не обернувшись. А он не спускал с нее глаз. Чертова работа! Рябов загнул три пальца на руке – еще три года, и на пенсию. Он сделает ее по болезни, чего-чего, а этого добра у него хватает и подмазывать никого не нужно будет. Когда он выйдет на заслуженный отдых, ему исполнится только 41 год. Вообще работать он, конечно, не бросит; ему уже сейчас предложили несколько выгодных мест. Люди работают и даже живут на перспективу, согласны ждать с предпринимательскими улыбками три-четыре года. С ума сойти… Но все равно в их улыбках было что-то неестественное, что-то не соответствовало. С ростом предложений Рябов начинал понимать, что именно не соответствовало: в предпринимательских улыбках не было жизни. Люди учились работать, вернее – учились любить свою работу, порой забывая, что у них должна существовать личная жизнь. Они превращались в каких-то рабов своей работы и денег. Причем эти два понятия стояли порознь; пока еще нельзя было поставить короткую черточку между этими словами. Так же и у Рябова: никаких тире, никакой личной жизни.
В той же чертовой Америке уже давно пережевали это и покакали. Там не знают, что такое предпринимательская улыбка. Все улыбки стали голливудскими. Люди работают играючи, потому что игра приносит удовольствие, и если поменять слова местами, ровным счетом ничего не изменится. Чертовы американцы!
ebooksa