«Правильно я делаю или нет? — держа перед собой составленный по словам Грача фоторобот, задумался Птицын. — Ну, Трофимову я и не должен был говорить, — вспомнил он указание Боброва. — Но здесь, скорее всего, замешана и зять Якова Павловича. А если это только игра? — Сложив лист вчетверо, сунул в бумажник. — Тогда получается, что Бобров через Вячеслава нанял Белого, чтобы тот поставил на уши людей Трофимова? — усмехнулся он. — Об этом я уже думал, не сходится. По многим причинам. Но тогда Вячик сам решил заработать и навел братца? Не получается, — вздохнул он. — Хотя бы потому, что Вячеслав приехал в день налета и не мог знать о том, что повезут деньги. Даже если и знал, то сообщить не мог. А уж так подготовить налет можно было, только зная все заранее. Молодец Белый. Снял знаки, набросал шипов. Изменил стиль работы, — покачал головой Птицын. — Раньше на „ура“ ходил, с пальбой, а сейчас грамотно сработал. Зачем он женщину убил? — попытался понять Геннадий. — Может, действительно она наколку дала? Но все говорят, что она не знала о деньгах. Что-то не срастается, — с досадой думал Птицын. — А вдруг это не Белый? Я просто услышал о блондине со шрамом и решил, что это Иванов. То, что Грач узнал, тоже объяснимо. Я с его слов делал фоторобот Белого. Он, конечно, признал его. Ладно. — Птицын лег и закрыл глаза. — Надо будет позвонить в Москву. Узнать, нет ли подобных дел за последнее время. Может, МУР что-нибудь знает. Заодно выяснить про Белого. Он или не он? Белый работал без поделыциков. Почерк не его. Стоп! — Он порывисто сел. — А если Белый просто работал с кем-то?! Вряд ли он пойдет вторым номером. К тому же угнать сломанный „запорожец“ он просто не смог бы. Насколько я помню, в механизмах, кроме оружия, Иванов полный профан. Но уж больно похож. И шрам как раз на том месте. Ладно… — Птицын снова лег на кровать. — Будет день, будет и пища. Может, люди Трофимова что-нибудь узнают о знакомых бабы. Ведь хоть кто-то должен был видеть ее с Белым».
«Во черт, закатал вату, — выходя из автобуса с Двумя тяжелыми сумками в руках, насмешливо оценил себя Алексей. — С зоны писал ей, а про моря дуру погнал».
Тетю Грушу он помнил по Колыме. Она работала вместе с матерью в кочегарке. Одно время он даже, как говорили тогда, дружил с ее дочерью Дашкой. Тетя Груша когда-то давно была осуждена за кражу сена в колхозе и отбывала срок на Колыме. Там и дочь родила. Тетя Груша — хороший человек. Не сплетничала и ни с кем никогда не ссорилась. Когда Белый первый раз в семнадцать лет попал в колонию за угон машины, он все полтора года переписывался с Дашкой. Потом освободился. Наслушавшись в зоне о том, что все бабы шкуры, весь мир бардак, при встрече с Дашей повел себя грубо и потащил ее в постель. На этом их отношения и закончились. Тетя Груша, как ни странно, переживала их разрыв. Получив пятнадцать лет, Белый в письме к матери попросил адрес тети Груши. Жила она в Богом и людьми забытой деревушке на границе Воронежской и Липецкой областей. Ее дочь жила в Липецке. Работала на заводе холодильников. Но сейчас, кажется, сидела дома. Ее сын, решивший искупаться в жаркий весенний день в речке, простудился.
На автовокзале Алексей растерялся. Он и подумать не мог, что Липецк — такой большой современный город и поселок, где жила Даша, разыскать не так уж легко. Потолкавшись у кассы, он выругался и пошел к стоянке государственных такси. Решив больше не испытывать судьбу, попросил водителя отвезти на Матырский.
Водитель довольно долго кружил по небольшому поселку городского типа, пока не выбрался к окраине.
Дом, в котором жила Даша, оказался крайним со стороны Липецка. Расплатился с водителем и забрал из багажника сумки. Тетя Груша наложила туда банок с огурцами, помидорами, солеными грибами и трехлитровую банку молока. Именно за нее и волновался всю дорогу Белый. Решая, в каком подъезде может быть квартира Даши, подошел к одному, чтобы посмотреть таблички с фамилиями жильцов.
— Лешка? — услышал он за спиной. Обернулся и увидел высокую симпатичную женщину с каштановыми волосами, собранными в пучок.
Он тоже узнал ее.
— Привет, рыжая, — вспомнив, как он называл ее раньше, улыбнулся Белый.
— Господи! — Она удивленно отступила на шаг. — А ты почти не изменился.
— Режим, — согласился он. — Там сидим, здесь лежим.
— Вот теперь я узнала тебя окончательно, — рассмеялась Даша. — Как тебя мать встретила, моряк дальнего плавания?
— Не бей ниже пояса, — смущенно улыбнулся он. — Я сдуру решил старушке по ушам проехать. Но она меня сразу на место поставила. Даш, — жалобно посмотрел он на нее, — куда мне это девать, все руки оттянули?
— Господи, ведь сто раз ей говорила — ничего мне не надо. Пойдем. — Она шагнула к подъезду. — Да… — Тут же остановившись, повернулась к нему. — Мне Ника письмо прислала. Просит денег взаймы. Зинаида Степановна совсем плохая стала. Ее из больницы домой месяц назад отправили. А это, сам понимаешь… — Даша тяжело вздохнула. — Умирать. У нее, как я поняла, рак легких.
— Слышь, — сразу решил Алексей, — я тебе бабок дам. Ты пошли, как будто от себя. От меня Ника не примет.
— Наверное, ты прав, — согласилась Даша, — она девчонка гордая. «Или сама заработаю, или с голоду умру», — так она мне в письме написала. И твердо обещает деньги через три месяца вернуть.
— Где же она их возьмет? — пробормотал Алексей.
— …Значит, решился., — прошептала Зинаида Степановна. — Только я подумала… — Облизнув воспаленные губы, горько вздохнула. — Ведь грех на душу беру. Вдруг ты попадешься с этим золотом? Или сгинешь на Колыме? Там и за грамм прибить могут. Тем более если узнают, что ты приезжий.
— Не прибьют, — зло усмехнулся Толик. — А насчет того, что попадусь, это, как говорится, бабушка надвое сказала. Золото здесь можно по пятьдесят тысяч за грамм продать. У меня знакомый стоматолог есть. Даже если его там, как вы говорите, сто пятьдесят грамм, то выходит семь миллионов пятьсот тысяч. Дорога туда и обратно обойдется, самое большое, в четыре миллиона. Так что я готов ехать.
— Там больше. — Зинаида Степановна испытующе посмотрела на него. — Где-то под двести. Но, знаешь, я уже не раз пожалела, что предложила тебе это. Ведь если что случится…