Черная Луна

Он опустил голову, чтобы Шеф не увидел нехорошего блеска в его глазах.

— И как я это все докладывать буду, Боря? — Шеф оттолкнул от себя папку.

«Ну вот, дождался! Появилась тень Отца родного. Сейчас рукой кормящей всем по загривку врежет!» — Подседерцев спрятал усмешку.

— Согласен, очередной инфаркт гарантирован, — Подседерцев отвел глаза.

— Именно! А мы должны заботиться о его здоровье.

— Пусть ЦКБ заботится. Я считаю, что мы, прежде всего, должны думать о государстве. Информация об инфаркте, скосившем Хозяина посреди предвыборного марафона, до сих пор держалась в строжайшей тайне.

— Вот как ты заговорил? — Шеф хищно прищурился.

— Я считаю, Александр Васильевич, что работаю в команде государственников. — Подседерцев не опустил глаз. — Не тех, что бьют себя пяткой в грудь на трибунах. А тех немногих, кто реально представляет положение дел и степень угрозы для страны. А если я оказался в группе денщиков, то ни секунды не намерен в ней оставаться. Рапорт напишу прямо сейчас. Потом можете арестовывать за халатное проведение расследования, можете устроить автокатастрофу, мне все равно.

— С этим у нас не заржавеет. Продолжай. — Шеф откинулся в кресле.

— Да, доклад о трех фугасах в Москве за неделю до выборов может спровоцировать у Хозяина инфаркт. — Подседерцев подался всем телом вперед. — Но не это нас должно беспокоить. Страна на грани гражданской войны, и вы это знаете. Не я и не вы раскрутили предвыборную кампанию на волне антикоммунизма. А у Дяди Зю гарантированные сорок пять процентов во втором туре. Что будет, если Хозяин до выборов помрет? Дядя Зю, как набравший наибольшее количество голосов в первом туре, в Кремль въедет, а полстраны на баррикады полезет, вот что будет!

— Мы просто отменим выборы.

— И тем самым признаем, что это были не выборы, а балаган и казнокрадство. Кроме этого, смерть Хозяина еще не есть мотив для введения ЧП в стране.

— А фугасы — мотив?

— Это неприкрытый акт террора против государства, — отчеканил Подседерцев. — Политические последствия этой угрозы — введение особого положения.

— И кто на это пойдет?

— Мы, Александр Васильевич. Больше некому. — Подседерцев указал на стену за спиной Шефа, в которую был вмонтирован сейф. — Там с апреля лежит план ГКЧП-3. Рано или поздно мы бы получили приказ его реализовать. По исторической традиции, как тебе известно, всю ответственность на себя берут исполнители, а заказчик отсиживается в каком-нибудь Форосе и ждет результата. Понравится ему результат — влезет на белого коня и поскачет праздновать победу. Нет — открестится от исполнителей, сдаст их, а сам останется весь в белом. Такая уж у нас служба. На дерьмо поставлены, в дерьме и плаваем. Иного не дано. — Подседерцев понизил голос. — Только я считаю, что государев муж сначала мужик, а потом все остальное.

Он ждал, когда до Шефа дойдет смысл сказанного.

«Должен, должен же он все вспомнить: все обиды, пинки барские, запойный бред… Достаточно насмотрелся, цену знает. И во власти достаточно, чтобы холуйство выветрилось, голова остыла и пришло понимание своей, именно — своей, роли в государственных делах. Не все же наушником и нянькой быть, пора не человеку, а стране послужить. Ну же, телись ты быстрее!» — Подседерцев до белых пятен под ногтями вцепился в столешницу.

Шеф опустил голову, предоставив Подседерцеву возможность любоваться лысиной, едва прикрытой жидкой прядкой. Зашелестел бумагами в папке.

— Ты зачем этого Белова упустил? — Шеф поднял на Подседерцева тяжелый взгляд.