Алмазы Якутии

– Не могу я больше тут оставаться, – Егор захромал к вешалке, где висела его куртка. – Из-за меня и тебе достанется.

– Отобьемся, – усмехнулся Митрич, – мы и не такое видали! А ты раздевайся, никуда не пойдешь. Тебе еще лечиться и лечиться, а ты в поход собрался! – в заключение хмыкнул он.

До вечера Егор провалялся в постели. Митрич самоотверженно ухаживал за ним, обрабатывал раны, кормил, готовил снадобье. Спать легли рано. А среди ночи надсадно залаял Буян. Вслед за лаем послышался шум ломаемых стенок и какой-то утробный рев. Буян уже не лаял, а осатанело рычал и визжал.

– Вот зараза, – Митрич встал, зажег керосиновую лампу, сунул голые ноги в валенки, набросил телогрейку и, прихватив ружье, выбежал из дома.

Егор дернулся было, думая, что это люди Шепелева нашли его, но Митрич бросил ему:

– Лежи, мать твою!

За дверью послышалась какая-то возня, сопровождаемая надрывным лаем. Как ни громко лаял Буян, ему не удавалось перекрыть звериного рыка. Раздались выстрелы. Егор попытался встать с кровати, но, застонав, откинулся на подушки. Температура еще держалась, да и страшно ослабел он.

Собака взвизгнула, потом перешла на глубокое злое урчание. В дверь влетел раскрасневшийся взбешенный Митрич. Волнение мешало ему говорить.

– Шалый увалень вломился, Тишку, бес, утащил, а псу едва горло не продырявил! Ах ты, мудила бурый, неймется ему, все бродит! Раньше кур воровал, теперь на коз перекинулся. Тиша-Тиша моя, – со слезами в голосе проговорил он.

Митрич бросил на лежанку ружье, бросил на пол лежавший на тумбе коврик и снова выскочил во двор. Потом вернулся, держа на руках обливающегося кровью Буяна. Митрич разоблачился, поставил возле коврика лампу и, достав из ветхого шкафа простыню, яро рванул ее. Пес жалобно поскуливал, глядя на Егора темными умными глазами.

– Что с ним? – спросил Егор.

– Будет теперь с оторванным ухом, – с досадой прохрипел Митрич, – о, елки-палки, еще и здесь зацепил!

Буян истекал кровью. Рана возле шеи была глубокой. Ухо не так заботило Митрича. Он с неменьшим пылом и умением, чем в случае с Егором, стал лечить пса.

– Потерпи, милок, – приговаривал он, – потерпи… Ну, я этого гада из-под земли достану! – угрожающе добавил он. – Сарай разломал как карточный домик!

– Шатун? – Егор с жалостью смотрел на покалеченного пса.

– Он самый… Я его несколько дней выслеживал – все без толку, – с досадой пробормотал Митрич, заливая рану Буяна специальным отваром. – Ланах с сородичами тоже этого шатуна выслеживал, да ни с чем остался. Этот зверь и в соседний улус ведь хаживает, скот дерет.

Перевязанный Буян выглядел довольно забавно. Митрич ползал возле пса, вытирал кровь куском мокрой простыни. Глафира наблюдала за происходящим с печной верхотуры. – Ну что, дружок, очухался? – запыхавшись, Митрич уселся прямо на пол и стирал пот со лба.

Пес скосил преданные глаза на заботливого хозяина и пошевелил было ушами. Левое было туго перевязано.

– Не дергайся, брат… – усмехнулся Митрич.

Он потрепал пса по спине, поднялся и стал прибирать в избе. Потом снова вышел во двор, и вскоре Егор услышал в сенях встревоженно-протяжное козье «ме-е-е».