– Вот ты и сядешь за пулемет. От него в такой перестрелке толку немного, зато шум создает. И помните, у нас есть возможность покинуть банк в любой момент, но сделаем это только со ста миллионами. Иначе я пристрелю любого из вас. Мне все равно.
Никто ничего Кишлаку не ответил. Каждый думал о своем. С этого момента закончились все распри, неприятие друг друга. Они сплотились в единую группу, готовую рискнуть жизнью и задумывающуюся о последствиях.
– Тогда разойдись! Спиртное – под запретом, «дурь» – тоже. Из отеля не отлучаться. Все ждем Шлоссера. На ночь не забудьте поссать и помолиться.
Курганов хотел отправиться к себе в номер, но, заметив, что Мирча едва передвигает ногами, точно водолаз по дну пруда, окликнул его:
– Эй, Цыган, пошли в бар попьем кофе.
Таксист обрадовался предложению и немного повеселел. Курганов казался ему наиболее приличным из всей компании. Они спустились по добротной, темной от древности лестнице в тесный холл, заставленный антиквариатом. Тяжелые бронзовые светильники на стенах, массивная деревянная люстра, старинные толстые зеркала и искусственные цветы создавали атмосферу добротного, размеренного быта. Позолоченный рыцарь в доспехах, держа перед собой меч, охранял эту обитель благополучия. Французский лоск в интерьерах отеля удачно сочетался с немецкой основательностью. Бара как такового не было. В зале ресторана, пустого в предобеденный час, сидели всего несколько завсегдатаев, играющих в карты. Улыбчивый бармен за небольшой стойкой возле огромного, похожего на средневековый замок буфета принялся расхваливать только что полученные из Франции белые вина.
Курганов и Мирча обошлись кока-колой и кофе «капуччино».
– Уезжай-ка ты отсюда обратно в Париж, – тихо посоветовал Курганов.
– Почему?
– Потому что не проглотить тебе пяти миллионов. Подавишься.
– В каком смысле?
– В прямом. Тебе когда-нибудь предлагали украсть хотя бы бутылку водки?
– Нет.
– А хочешь начать сразу с пяти миллионов. Психика не выдержит. Пока мы здесь пьем кофе, затея кажется легкой прогулкой. А когда начнется игра нервов, когда будут рыдать женщины, орать дети и унижаться мужчины, проклянешь себя за участие во всем этом. Для такого поступка нужно долгое созревание.
– А ты созрел? – с гонором спросил Мирча.
– За мной четырнадцать лет тюрьмы и два трупа, – спокойно признался Курганов.
Такое откровение произвело на Цыгана сильное впечатление. Он посмотрел на Александра с тем же испуганным почтением, с каким недавно слушал Кишлака. Пожалуй, только сейчас бывший артист начинал понимать, какой психологический стресс ему предстоит пережить.
– Если дрогну – действительно выстрелишь?
– Пугать не умею, успокаивать не люблю… Понадобится – пристрелю без сожаления. Кто ты мне?
Мирча с тоской посмотрел в сторону бара, но не решился взять что-нибудь выпить.