Щукин, как только вошел в эту квартиру, посадил ее на диван в одной из смежных комнат, где Лиля и сидела до сих пор – держась неестественно прямо и глядя в одну точку на пыльном стекле окна.
– Будешь есть? – громче спросил Щукин.
Лиля вздрогнула и очень медленно перевела на него мутный взгляд.
– Да, – сказала она.
– Ну, так иди и приготовь, – распорядился Щукин, опускаясь в кресло. – Тот хмырь явно хотел сказать, что в холодильнике для нас приготовлено… Сможешь?
– Н-нет…
– Ты что? – удивился Николай. – Готовить не умеешь? Ну, колбасу порезать?
Лиля ничего не ответила.
«Точно, – подумал Щукин, – этот Ляжечка впендюрил ей дрянь какую-то, из-за чего она такой тормозной стала. А я-то поначалу подумал, что она просто очень испугана…»
– Колбасу-то можешь порезать? – опять спросил он ее.
Лиля снова посмотрела на него – растерянно и боязливо, как ребенок, которому приказали собрать из деталей старого пылесоса по меньшей мере аналог третьего «Пентиума», – и ничего не ответила.
Щукин вздохнул и поднялся на ноги.
– Ну вот, – проворчал он, – я тебя от отморозков каких-то спасал, а ты… Все самому нужно делать…
Он отправился на кухню, но в середине тесной прихожей был перехвачен пронзительным телефонным звонком. Сомнений – брать или не брать трубку – у Николая не было. Он сразу понял, что этот звонок адресовался ему.
– Алло? – проговорил Щукин, сняв трубку.
– Здорово! – прозвучал бодрый и веселый голос, в котором Николай без труда узнал голос Ляжечки. – Как дела?
– Нормально, – ответил Щукин, – пока жив. Что в принципе удивительно.
– А что случилось? – встревожился Ляжечка.
– Не телефонный разговор. Ты сейчас где находишься?
– Подъезжаю к городу, – ответил Ляжечка, – часа через два буду у тебя.