Отвлекающий маневр

22
18
20
22
24
26
28
30

Думая о предстоящей встрече и проигрывая в уме всевозможные варианты развития событий, Хемптон не заметил, как преодолел сложную дорожную развязку в конце Фултон-стрит и пересек Ист-ривер по Бруклинскому мосту. И только углубившись в Чайнатаун, он наконец отвлекся от своих мыслей и осознал, что находится уже в Манхэттене. Осознал он также и то, что пропустил пару поворотов, так что на Пятую авеню свернул только с Четырнадцатой улицы, дав при этом изрядный крюк.

«Только бы он согласился, – думал Хемптон, сворачивая перед Мэдисон-сквер налево. – Все остальное проблемы технические, решаемые, практически уже решенные».

Он посмотрел на часы приборной панели: времени было в обрез, опаздывать крайне нежелательно. Вот наконец и Парк-авеню, но по ней не разгонишься, сплошные перекрестки с многочисленными порядковыми стрит. Через десяток кварталов Парк-авеню расширилась, приобретя зеленые насаждения на разделительной полосе, еще через десяток кварталов Хемптон увидел массив здания «Пан-Америкэн» – ну все, почти приехали. Он вновь взглянул на часы и успокоился, до встречи оставалось еще целых двадцать минут.

Буквально через несколько минут справа показалось сорокасемиэтажное здание в стиле «Art Deco», занимавшее собой целый квартал – отель «Уолдорф-Астория».

«Уолдорф-Астория» – один из самых известных и роскошных отелей Нью-Йорка. Вероятно, именно эти его качества и определили выбор шейха, не помешало даже то, что отель соседствовал с христианским храмом Святого Варфоломея.

Хемптон припарковался и, выйдя из машины, отдал ключи молодому человеку в униформе, а сам направился в отель.

Отель действительно был роскошен, возможно, излишне. Золотистые оттенки, преобладавшие в интерьере, фундаментальность колонн, огромность люстры холла, мраморный блеск панно пола, вычурность мебели, все это просто кричало о богатстве и роскоши, и крик этот, начинавшийся уже у самого входа, не прекращался ни в одном уголке отеля.

Хемптона ждали и препроводили в просторный лифт из красного дерева, изобилующий зеркалами, как спальня шлюхи. Лифт двигался быстро, но абсолютно бесшумно, пока не достиг сорок второго этажа. Там двери скользнули в стороны, и Хемптон оказался перед входом в ресторан. Хотя он бывал здесь не раз и прекрасно ориентировался в этом заведении, его провожатый услужливо распахнул входную дверь и провел его в один из VIP-кабинетов, отделенный от остальной части ресторана.

Огромный диван, обитый темно-красным бархатом, мягко изгибался вокруг массивного круглого стола, сервированного на две персоны. Напротив дивана стояло большое кресло, соответствующее ему по стилю. Кабинет был пуст, шейх еще не появился, и Хемптону было предложено занять диван, что он с удовольствием и сделал.

Шейх Хамид не заставил себя долго ждать, двери распахнулись, и дальний родственник августейшего семейства появился на пороге – высокий, молодой, красивый, с широкой улыбкой на лице. Одет он был совершенно по-европейски. Пожалуй, его можно было бы принять за молодого удачливого бизнесмена с Уолл-стрит, если бы не обилие ювелирных украшений, бросавшееся в глаза. Каждая из этих побрякушек стоила, вероятно, годовой зарплаты начинающего врача или юриста.

Шейх получил прекрасное образование в Европе, но сердце его так и осталось в аравийских пустынях. Его сопровождали два телохранителя. О том, что это телохранители, Хемптону красноречиво говорил специальный покрой их пиджаков, при таком покрое кобура под мышкой практически не заметна. Он и сам почти полжизни носил такой пиджак.

Хемптон приветственно встал навстречу шейху, и они тепло поздоровались, как старые знакомые, впрочем, так оно и было. Хамид занял кресло, Хемптон вновь опустился на диван.

Пока официанты подавали блюда, они поддерживали светскую беседу, то есть говорили ни о чем, хотя затронули множество тем. Беседа велась на английском, которым шейх владел едва ли не лучше самого Хемптона. И только когда разговор коснулся ежегодных скачек верблюдов в Дубае, закончившихся два месяца тому назад, они легко перешли на арабский. Хемптон немало удивил шейха, показав себя в разговоре знатоком этого излюбленного занятия золотых детей пустынь. Мало-помалу разговор перешел к положению дел на Ближнем Востоке и в конце концов к мировым ценам на нефть, к теме, волновавшей обоих в равной степени.

Хамид даже не пытался скрыть, что существующее положение дел, имея в виду войну в Ираке, его вполне устраивает и что он был бы не прочь, если бы дядюшка Сэм и дальше помогал ему приумножать и без того огромное состояние. В его рассуждениях сквозил откровенный цинизм, расцененный Хемптоном как намек на то, что шейх готов выслушать и рассмотреть любые предложения по этому поводу – даже самые рискованные и неприглядные. И он решил, что пора делать предложение, от которого Хамид не должен отказаться.

– Как вы прекрасно понимаете, столь высокие цены на нефть не вечны, как только мы наведем в Ираке порядок, они вновь сползут до десяти-двенадцати долларов за баррель, – начал Хемптон.

– Конечно, только все упирается в сроки наведения порядка. Насколько я могу судить, у вас это получатся не очень-то быстро, – с обворожительной улыбкой заявил Хамид, кладя в рот крупную виноградину.

– Вот именно. А головорезы имама Хузаймы ибн Бадлила могут сделать так, что порядок там не будет наведен никогда, – вкрадчиво сказал Хемптон и, отпив глоток вина, продолжил: – Им надо лишь немного помочь. В борьбе с нами для них все средства хороши, и никого не удивит, если они предпримут крайние меры с помощью, скажем, России, которая заинтересована в высоких ценах на нефть едва ли не больше остальных производителей.

– Что вы имеете в виду под «крайними мерами»? – спросил заинтересованный шейх.

– Думаю, это пока рано обсуждать, мы еще не пришли к принципиальному соглашению.

– Формулируйте, – сказал Хамид.