Морской дозор

22
18
20
22
24
26
28
30

Капитан военной юстиции меж тем задумчиво примолк. Ситуация складывалась погано, и как теперь из нее выходить с наименьшими потерями? Ненормальная девчонка? Гм-гм!.. Ах, как неплохо бы замолчать ее так некстати сделанное заявление, проигнорировать его, но ведь не получится! Ладно он сам, ладно генерал-майор, шут с ними, с сержантами – с ними всегда можно разъяснительную работу провести. Тем более – подследственный, кто его словам поверит? Но уже с минуту, как во дворе, совсем рядом, присутствуют еще трое: мрачный амбал с погонами старшего лейтенанта морской пехоты на полевой гимнастерке и двое его подчиненных. Их, в случае чего, молчать не очень-то заставишь. Признание сделано слишком уж прилюдно, да и девица, похоже, настойчива. Так можно огрести крупные неприятности, никакой генерал не поможет.

Значит, что? Значит, придется североморца отпускать прямо сейчас, против такого железного алиби не попрешь, это себе дороже. И срочно измышлять совершенно другую картину убийства, искать настоящих преступников. А где прикажете их искать? Получится очередной «висяк» с очень мерзким душком и большим скандалом в перспективе. Ох, как плохо! Вот такие вещи и ломают карьеру на самом взлете.

Стоп-стоп! А почему именно убийство? Может, решить проблему проще? Свидетелей произошедшего нет ни одного, а вот свидетелей того, что покойный инженер много выпивал последние два дня и пребывал в депрессии – сколько угодно. Хоть бы прапорщик со здешней РЛС. Да и старлей из морской пехоты подтвердит, а возможно, что и сам Павлов. Не просто же так они скандалили, устроил Павлов щенку разнос, тот расстроился, напился, ну и…

Довольно хмыкнув про себя, капитан повернулся к Полундре.

– Подозрения с вас снимаются, вы свободны. Но, – зло добавил он, – извинений не дождетесь, нечего было молчать, когда я спрашивал вас о том, где вы были в момент смерти своего соседа.

– Нужны мне ваши извинения, – ответил, как сплюнул, Сергей. – Вы убийцу настоящего ловите.

– Убийцу? – удивленно сказал военюрист. – А не было никакого убийцы. В свете новых данных вырисовывается картина классического самоубийства в пьяном состоянии. Да-да, что вы так удивленно на меня смотрите? Нажрался ваш сосед, как свинья, там ведь и бутылка водки обнаружилась, – капитан промолчал, что бутылка была почти непочатая, так, на воробьиный глоток, – и повесился на том, что под руку подвернулось. На ремешке от вашего бинокля.

Полундре что-то не слишком верилось в такую версию, но и возразить он пока ничего не мог, только привычно сделал в мозгу отметочку, пообещав себе со временем разобраться в этом нагромождении трагических нелепостей.

Он брезгливо стряхнул с себя руки все еще удерживающих его сержантов, шагнул к Леночке. А та порывисто, не скрывая радостных слез, бросилась к нему. И открыто, никого не стесняясь, обняла Полун-дру за шею и крепко поцеловала прямо в губы.

– Ах, малыш, малыш, – растроганно прошептал Павлов, прижимая к груди плачущую от счастья девушку. – Ну и что ж ты наделала? Папаша теперь тебя живьем сожрет!

Упомянутый папаша, генерал-майор Геннадий Феоктистович Берсентьев, при виде этой трогательной сцены приобрел нежно-зеленый цвет лица. Голос его сорвался на задушенный хрип:

– Да я… Да ты… Проститутка, подстилка проклятая! Опозорила, опозорила отца, тварь распутная! Немедля домой, там я с тобой поговорю! Господи, хорошо хоть мать твоя этого стыда, срамотищи этой не видит! А ну отлипни от этого скота и домой!

– Пусть его бесится, – равнодушно сказала Леночка, и не думая «отлипать» от широкой груди Павлова. – Ни фига он меня не сожрет, подавится. Никуда я не поеду. Здесь останусь, с тобой. Можно, я останусь, Полундра?

«Ох, как бы я хотел тебя оставить, милая ты моя малышка, – горько думал Сергей, поглаживая спину прижавшейся к нему девушки. – Но не могу, ты начисто свяжешь мне руки, а они мне нужны свободными, особенно сейчас. И на жуткий скандал мне сейчас идти нельзя! Прости меня, спасительница ты моя, храбрая пичужка!»

– Лена, милая, – тихо сказал он ей на ухо, – послушайся меня беспрекословно, ладно? Если действительно я тебе… небезразличен. Поезжай сейчас домой. Так надо. Никто не сделает тебе ничего плохого. Что? Мне? Мне теперь тоже не сделают, спасибо тебе, хорошая моя! Конечно, конечно, мы обязательно встретимся, и не раз. Поверь, я найду способ! Договорились, Лена? Ну, вот и славно.

Затем он повернулся к Берсентьеву и сказал ему, четко разделяя слова, как бы подчеркивая их:

– Генерал, если вы причините дочери хоть малейшее зло, если вы еще раз посмеете ограничить ее свободу… То знайте, я буду очень возражать против этого. Просто очень! Так что лучше бы вам так не поступать.

Он посмотрел в глаза генералу и улыбнулся такой улыбкой, о которой мало кто из живых мог бы рассказать. Так Павлов улыбался своим врагам, а быть врагом Полундры… Опасное это для здоровья занятие!

И до Геннадия Феоктистовича это дошло. Он вдруг понял, что очень не хочет на своей шкуре прочувствовать, как именно умеет «возражать» североморец. Генерал, мрачно промолчав, отвел глаза.

Глава 31