Сердце Льва - 2

22
18
20
22
24
26
28
30

— Пропусти-ка меня, братец, — сказал охраннику у ворот, и тот, даже не задумываясь, послушно отдал засов, распахнул железную, крашенную в черный цвет створку. Тим неторопливо вошел, поднялся на крыльцо и взялся за массивную ручку — дверь была заперта изнутри, но это не имело для него ни малейшего значения. Повинуясь его воле, мягко открылся замок, и Тим вошел внутрь. Губы его улыбались — он слышал на чердаке человеческий голос…

Андрон и Клара. 1996-й год

Есть бог на свете — бумажка с координатами Клары нашлась. На сейфе, в ворохе визиток. Ломкий, когда-то глянцевый прямоугольник, исписанный красивым почерком. С адресом в три строчки по английски. В тот же день Андрон отправил по нему телеграмму — на русском, длинную и обстроятельную, как письмо. От всей души, постарался на тысячу долларов. А утром услышал по телефону Клару. Она только-то и сказала: «Приезжай, если можешь… Андрюшенька…» Всегда не любила телефонных разговоров. А голос — хоть и радостный, но какой-то усталый, надломанный, словно не живой. Знакомый до боли, родной.

И Андрон, бросив все дела, поехал. Вернее, полетел на белокрылом, урчащем словно огромный кот боинге. Прямиком в Бостон, третий по величине город США, второй по уровню оптовой торговли и четвертый по обороту денежных средств. Сразу ассоциирующийся с Гарвардским университетом. Только пробыл он за океаном недолго, дней десять. Нет, все распрекрасно было в Америке — газоны подстрижены, клены приветливы, дом Клары — трехэтажный, в море зелени, — изобилен и полной чашей. Переливающейся через край, выстроенной по спецпроекту. Нет, все дело заключалось в Кларе. В той скромной девушке эмигрантке, которая в короткое время покорила своим творчеством Америку и превратилась в процветающего мэтра с многомиллионным состоянием, личными выставками и членством в самых престижных академиях. Она не встретила Андрона. В аэропорту его ждала симпатичная мулатка — при ослепительной белозубой улыбке и сногсшибательном лимузине с водителем негром.

— Хэллоу, мистер Андрей, — на сносном русском сказала она. — Меня зовут Джанин. Мисс Клара попросила меня встретить вас и развлечь. Она освободится где-то через неделю. Прошу.

И с ветерком помчала Андрона в пригород Бостона — в тот самый, изобильный, из стекла и бетона дом Клары. Не дом — дворец, необъятные хоромы. Унылые и пустые, если не считать прислуги и охраны. А потом были экскурсии по Бостону, снова боинг, урчащий как кот суетливость полуночного бродвея, величавая надменность Вашингтона, строки Эммы Лазарус на пьедестале Свободы:

Пусть придут ко мне твои усталые, твои нищие, Твои мятущиеся толпы, жаждущие дышать свободно, Жалкие отбросы твоих перенаселенных берегов…

Номера отелей были пятизвездочны, улыбка Джанин — предупредительна, обслуживание в ресторанах — выше всяких похвал, а места в варьете вплотную у сцены. Вот она Америка, вот он заокеанский рай. Только Андрона все это не радовало — чай не усталые и не нищие, и не из мятущейся толпы. А потом на все вопросы о Кларе Джанин тактично улыбалась и прищуривала умные глаза:

— Терпение, мистер Андрей, терпение. Она сама вам позвонит.

Клара, как и было обещано, объявилась где-то через неделю — позвонила по сотовому, сказала уже своим теплым и выразительным голосом:

— Привет. Ну как ты там, не скучаешь? Я уже дома.

— Еду, пообещал Андрон и из ближайшего цветочного магазина отправил в Бостон роз на тысячу долларов. Не миллион алых на последние деньги, но все равно наверное приятно.

А затем по-новой урчал белокрылый боинг, медленно тянулся в аэропорту «хобот-переход», стремительно летел по бетонному шоссе шикарный лимузин с водителем негром. И вот он дом, похожий на дворец. С остроконечными башенками и вычурным крыльцом. На ступенях которого стояла Клара.

— Здорово, путешественник, — с нарочитой бодростью улыбнулась она, как-то суховато чмокнула Андрона и сразу, задавив судорожный вздох, сделала приглашающее движение. — Пойдем-ка за стол. С дороги-то.

Господи, как же изменилась она. Сильно постарела, как-то выцвела, даже ростом, похоже, стала меньше, с лицом осунувшимся, в корке макияжа, она была какой-то не естественной, ненатуральной, похожей на заводную куклу. И запах этот, лекарств, беды, больницы, лишь отчасти замаскированный французским парфюмом. От прежней Клары остались лишь глаза, прекрасные, задумчивые, горящие огнем и вдохновеньем. И очень несчастные.

Стол был накрыт в пардной зале — просторной, выдержанной в старинном стиле. Гобелены, витражи, резная мебель, фальшивые, в массивных шандалах свечи. На белоснежной скатерти — фаянс, хрусталь, фарфор, на нем горой все, что душа пожелает. Но это так, для начала, для разгона — сбоку изготовились два мужика в ливреях, только мигни им — что хочешь принесут. М-да…

— Присаживайся, Андрюша, будь как дома, — Клара быстро взглянула на Андрона, снова задавила тяжкий вздох, а мужики в ливреях тем временем ожили — начали двигать стулья, тащить со льда шампанское, помогать управляться с рыбой, омарами, икрой. Со всем этим необъятным харчевым изобилием. Собственно предназначалось оно исключительно для Андрона, Клара, не притрагиваясь к разносолам, вяло ковырнула ложкой в тарелке с овсянкой:

— Спасибо за розы, они великолепны. И извини, что заставила неделю скучать. Что-то поплохело мне, пришлось опять тащиться в Швейцарию. В который уже раз. А ты все такой же, молодцом. Седой только. Как старый волк. Одиночка?

Последнее слово она произнесла с вопросительной интонацией.

— Одиночка, одиночка, кому я на фиг такой нужен, — Андрон золоченой вилочкой зацепил какого-то морского гада, но сразу же проигнорировал его, нахмурившись, взглянул на Клару. — А что это, мать, с тобой такое? Чтобы по Швейцариям-то? И овсянку жрать?

А сам вспомнил давнее — зону-поганку, домик свиданий, Клару, кривящую от боли губы. И красную, медленно ползущую по ее ноге змею.