Турецкий ответил не сразу. Он пристально посмотрел на Яковлева, прищурил слегка опухшие веки и ответил сухим, скрежещущим голосом:
— Съезжу поговорю со сводней и ее нимфами. Я знаю, где она их выпасает, и запомнил некоторых в лицо.
В лице Владимира Михайловича читалось сомнение.
— Думаешь, тетка пойдет на контакт? — недоверчиво спросил он.
— Посмотрим, — ответил Турецкий и зловеще усмехнулся.
Яковлев смотрел на него с тревогой.
— Ты там главное, не переборщи, — сказал он. — Ты, конечно, лицо неофициальное, но все-таки…
— Не бойся, я буду нежен и предупредителен, — заверил друга Александр Борисович и с еще более зловещей ухмылкой вдавил окурок в пепельницу. — Кто ее «крышует».
— Некий Штырь. Он проходил свидетелем по делу об ограблении ювелирного лет пять назад.
Турецкий кивнул:
— Да, я помню. Гонорной, но трусливый. С этим я разберусь.
Александр Борисович остановил машину у обочины. «Мамка» тут же засеменила к машине и сунула голову в открывшееся окно.
— Чего желаете? — сверкнув в улыбке золотыми зубами, осведомилась она.
— Сядь в машину, — спокойно сказал ей Турецкий.
— Чего?
— В машину сядь, — спокойно повторил он, повернул голову и одарил златозубую сутенершу таким взглядом, что та невольно поежилась.
— А вы кто? — недоуменно спросила она.
— Если через пять секунд, — тем же ледяным голосом проговорил Александр Борисович, — не сядешь в машину, я тебя закрою со всем твоих клоповником.
Сводня явно колебалась. С одной стороны, на милиционера незнакомец вроде не походил. Бандит? Но у сводни была неплохая крыша, и бандитов ей опасаться не приходилось.
— Часики тикают, — сказал Турецкий скрежещущим голосом.