– Черт бы вас, идиотов, побрал. И что вы за народ, Вайдон? Меланхолики. У тебя жену из-под носа уводить будут – ты и пальцем не пошевелишь!
– Пусть уводят. Другую найду.
– А дети?
– Другая жена еще родит детей!
Кумати покачал головой:
– Да, у меня просто нет слов!
– Когда нет слов, человек молчит. Когда человек молчит, это хорошо. Шума меньше. Не зря же старики молчат. Они мудрые, думают!
– О чем им думать?
– О! Они знают, о чем! А нас это не касается!
– Ты вот что, Вайдон, моли своего бога, чтобы баркас благополучно дошел до горы. Иначе я пристрелю тебя!
Капитан шхуны вздохнул:
– Нить человеческой жизни тонка, ее оборвать может любой. А умирать все равно когда-нибудь придется. Так какая разница, сейчас или через двадцать лет?
Кумати сплюнул на пол рубки:
– Тьфу! Проще с деревом общаться, чем с тобой, Вайдон! Философ тоже мне. Думай, если есть чем. Одно помни – чтобы через два часа мы были у горы.
– Хорошо, господин!
Кумати спустился в трюм, оборудованный под уютную каюту со всеми удобствами, а главное – с японским кондиционером, который бесшумно нагнетал в каюту приятную прохладу. На диване за столом сидели Андорин и Королева. Напротив, в кресле, охранник из личной гвардии Саясона, кхенг Чоньянг.
Заложники полностью пришли в себя, отойдя от последствий действия снотворных препаратов. Сидели, прижавшись друг к другу. Мрачные, неразговорчивые, задумчивые. Фрукты на столе не тронуты, вино тоже.
Кумати присел в свободное кресло, обратился к Андорину и Королевой:
– Что загрустили, голубки? Жизнь не так уж плоха. Чтобы убедиться в этом, достаточно выйти на палубу. Здесь уютно, прохладно, фрукты, вино. Там, – Японец указал пальцем наверх, – жарко и грязно. Из пищи – клейкий рис да протухшая вода к нему. Прогуляемся на палубу, Игорь Викторович?
Андорин отрицательно мотнул головой: