– Можно считать и так, – ответил все тем же отстраненным голосом Кроуфорд.
– Это правильно! – кивнул солдатик. – Тогда и помиловать могут.
– Слушай, ты извини, я понимаю, что нельзя… – голос пленника жалко задрожал, и он стал путаться в словах. – Мне бы, как это… По нужде, а?
– Это нет! Тебя же выводили! Нет, земляк. А ты на пол давай, ничего страшного, – посоветовал солдат.
– Позорить… Я не могу так.
– Ну ладно, погоди – сейчас напарник мой вернется, тогда и…
– Сейчас, Алеша… Не могу! Прошу как брата!
Солдат молча передернул затвор автомата и быстро щелкнул замком.
– Ну быстро только. И не вздумай мне тут…
Договорить он не успел.
Наутро, возле гарнизонной гауптвахты, куда на ночь Борисов запер Эсэсовца, Телегин увидел «уазик» военной прокуратуры и снующих туда-сюда особистских и прокурорских чинов. Возле крыльца топтался, точно кастрированный жеребец, майор Борисов. Сверкали вспышками фотоаппараты. Чуть поодаль хмурый военврач не торопясь докуривал трофейный «Салем». Уже догадавшийся обо всем Телегин протиснулся к крыльцу.
У солдатика была свернута шея – сам лежит на спине, а голова под неестественным углом уткнулась носом в пыль. Автомат «АКС-74» и штык-нож господин Эсэсовец с собой прихватил, по пути прирезал второго часового – Телегин позже увидел его труп за углом, метрах в тридцати.
– Ну? – подойдя вплотную к Борисову, произнес Слава. – Уползла Змея… Доигрался?
Особист смолчал, а Телегин с трудом удерживался, чтобы не съездить Борисову по физиономии.
– Ладно, капитан, – отведя взгляд, проговорил наконец Молчи-Молчи. – Теперь рапорт нужно составить, иначе…
– Какой рапорт, мудак, тебя к стенке надо ставить! – не сдержался-таки Телегин.
– Капитан, опомнитесь! – в «беседу» встрял полковник из военной прокуратуры. – Что это за тон? Кого это вы к стенке тут ставите!?
– Погоны, видать, жмут, – бросил кто-то из особистско-прокурорской челяди, Телегин даже не разобрал, кто.
– Как его звали? – повернул он голову в сторону лежащего в пыли тела.
– В документах написано, – пожал плечами прокурор.