– Ты… ты опустошил мою жизнь, Пит. В ней больше ничего не осталось, – Лок почувствовал, что стюард подбирается сзади к его сиденью, и сумел повысить голос: – Даже не пытайся!
Он улыбнулся, услышав, как человек на четвереньках уполз в задний салон. Наступило напряженное молчание: все остальные прислушивались к их разговору.
– Джон, это безумие. Ты безумен. Что за одержимость местью? Так ведь дела не делаются! – голос Тургенева искушал, звучал мягко, обволакивающе. – Лок, ты… люди вроде тебя – обычные романтики. Вы не можете ничего решить, даже в мелочах. Мир – это дерьмо, Лок. Везде, повсюду. Ты считал Афганистан справедливой войной, ты думал, что Бог на твоей стороне, что ты помогаешь…
Лок наблюдал, как Тургенев наклоняется ближе к нему, словно собираясь сообщить какую-то важную истину.
– Та война изначально была несправедливой, Джон. Она отражала мир в миниатюре… Позволь мне
Лок мигал все быстрее, с невероятной скоростью. Он чувствовал, что покидает это место. Звонок телефона, вделанного в ручку кресла Тургенева, показался очень тихим и отдаленным.
Рука Тургенева поползла к телефону. Лок еще боролся, следя за его движениями, выпрямляясь, – лишь для того, чтобы скорчиться в неудержимом приступе кашля. Кровь на его руках, кровь на тусклом металле пистолета… затем чужие руки, хватающие его, тянущиеся к оружию…
Раздался выстрел, потом еще один. Лок ничего не видел, но слышал два выстрела и ощутил тяжесть упавшего тела, с сокрушительной силой прижавшего его к сиденью… Он потерял сознание.
Стюард поднял трубку и что-то залопотал в нее. Тело Тургенева завалилось на бок в узком проходе; тело Лока соскользнуло со спинки на сиденье кресла, так что его широко раскрытые глаза смотрели на стюарда. Кровь стекала по подбородку и медленными, вязкими каплями падала на пол.
– …Да, да! Оба мертвы! Оба! Мы спасены, полковник, теперь мы все спасены!
Стюард обливался потом от облегчения. Он положил трубку и перешагнул через распростертое тело Тургенева, направляясь к двери. Открыл ее, поежившись от холода…
В следующее мгновение снаряд, выпущенный из самоходного орудия, ударил в топливный бак, и самолет вспыхнул, объятый бушующим пламенем.
Эпилог
Воронцов сидел на стволе одной из пушек, выстроившихся перед фасадом Оружейной палаты. Пушки были оставлены наполеоновской армией во время ее ужасного отступления из Москвы. Он поднял голову и взглянул на окна Дворца Съездов. Легкий снежок летал в воздухе, скрадывая очертания кремлевских башен.
Дочь Любина, хотя и завернутая в теплое одеяло, сердито жаловалась на мороз, мать укачивала ее, наклонив к малышке свое печальное и красивое лицо. Марфа, засунувшая руки в карманы своего серого пальто, с длинным шарфом, обмотанным вокруг шеи, с некоторым беспокойством смотрела на своего шефа.
– Ну и что же сказал заместитель министра? – наконец спросила она. В ветвях деревьях раскаркались вороны, словно в насмешку над ее вопросом, а может быть, в предчувствии его ответа.
– Он сказал, что МВД и вся Российская Федерация находятся в неоплатном долгу перед нами, – Воронцов пожал плечами и ядовито добавил: – Всем присвоили очередные звания. Еще он намекнул, что все мы можем рассчитывать на московские квартиры, как только будут подготовлены соответствующие документы.
Он взглянул на собеседников. Новости не разгладили морщин на их хмурых лицах, не уменьшили их разочарования. Только жена Любина Катя казалась вполне довольной.
Воронцов выписался из госпиталя неделю назад. Он провел эти семь дней в бесконечных и бессмысленных встречах и совещаниях. Теперь он ощущал лишь скуку торговца, давно и безнадежно пытающегося сбыть по дешевке старые религиозные трактаты. Никто не хотел выслушать его по-настоящему. Как бы то ни было, Тургенев умер, тело американца или то, что от него осталось, доставили домой, а Бакунин получил дисциплинарное взыскание с понижением в должности за
ebooksa