Слейтер развернулся:
– Идем в барак! Я лично уже не смогу смотреть на то, что дикари называют «смотром». Как бы не сорваться!
Американцы вернулись в барак как раз в тот момент, когда на плацу, немного опоздав, появился Фархади в сопровождении помощника, Мохаммеда Ширзада. В руках главарь душманов держал трость.
– Смирно! – подал команду комендант и пошел навстречу начальнику лагеря. В пяти шагах от Фархади остановился: – Господин начальник, особый лагерь для проведения смотра построен. Комендант лагеря Абдужабар.
Фархади взмахнул тростью:
– Вольно!
Абдужабар продублировал команду начальника.
Фархади пошел вдоль шеренги пленных из барака № 1. Эти бывшие советские военнослужащие сделали свой выбор и формально перешли на сторону моджахедов, но… только формально. Их еще предстояло ломать и ломать.
Фархади наслаждался той властью, которой обладал в отношении молодых людей, волею судьбы оказавшихся здесь. Одним движением руки он мог решить судьбу каждого из них. Свободно мог пристрелить любого из шеренги. Ни за что, просто так! И никто не наказал бы его, всемогущего Абдула Фархади.
Пройдя шеренгу, начальник лагеря направился к стоящей отдельно группе пленных. Эти не были похожи на тех, в шеренге. У этих в глазах было злое, колючее, ненавидящее выражение.
Всматриваясь в лица пленных отдельной группы, Фархади усмехнулся.
Стоят, корчат из себя героев. Что ж вы, герои, в плен-то сдались? Не хватило воли подорвать себя, как это часто делают другие солдаты? Так какого шайтана сейчас волчатами застыли? И перед этим дерьмом он, Фархади, должен еще распинаться. Взять бы да и покосить всех из пулемета. Или поставить на колени, задрать каждому головы, да полоснуть по горлам кинжалом, чтобы в собственной крови захлебнулись, псы неверные, пришедшие на его, Абдула, землю устанавливать свои порядки. Но нельзя! Надо комплектовать бригаду.
Фархади начал:
– Солдаты! Не ваша вина, что вы оказались в плену. Я понимаю, у вас не было другого выхода, и вы выполняли приказы своего командования. Не виню вас и в том, что вам приходилось убивать моих соотечественников. Война есть война! Но эту войну начали не мы, афганцы, а ваше правительство. Вы – жертвы этой войны, жертвы коммунистического режима, правящего в Советском Союзе. И ваше командование уже вычеркнуло вас из списков живых. Вы больше не нужны своей стране. По законам кровной мести мы должны были бы убить вас! Но… я предлагаю вам жизнь. Шанс начать новую, свободную, обеспеченную жизнь. Но право на новую жизнь надо заслужить. Те, кто стоят напротив вас, сделали свой выбор. Они перешли на нашу сторону. Вам предоставляется шанс влиться в их ряды. Что вам предстоит делать? Немногое! Выполнять приказы своего нового командования. Беспрекословно выполнять любые приказы начальников, какими бы они ни были. Неповиновение карается смертью. Вы можете отказаться и сдохнуть, оставаясь верным присяге правительству страны, которое отправило вас в ад и которому плевать на то, вернетесь ли вы домой или навсегда останетесь жить на чужбине. Правительству страны, которое уже забыло о вас, отправив родным и близким набитые тряпьем цинковые гробы. Времени на обдумывание предложения у вас нет! Кто желает начать новую жизнь, три шага вперед!
Строй не колыхнулся. Солдаты стояли, тесно прижавшись друг к другу. Фархади вновь усмехнулся:
– Бестолковый русский характер. Ослиное упрямство. Что ж, вы вынуждаете меня прибегнуть к крайним мерам! Видит Всевышний, я этого не хотел!
Начальник лагеря обернулся:
– Абдужабар! Охране шестерых раненых из этой группы отвести к стене!
Душманы окружили пленных. Дюжие бандиты вырвали из строя раненых солдат и потащили их к стене. Уткнули солдат лицами в холодные камни.
Фархади взмахнул тростью.