Руководитель съемочной группы залепетал:
— Спасибо, господин Натанджар, но я не хочу. Плотно пообедал. Вот от воды не отказался бы.
— Хорошо, тебе спустят воду! Спокойной ночи, господин Сергинский.
— Спокойной, господин Натанджар!
Комендант отошел от люка. Тут же один из охранников спустил на веревке кувшин с родниковой водой. Сергинский, взяв кувшин, поблагодарил и охранника.
Валентина резко повернулась к бывшему коллеге. Так резко, что Сергинский вздрогнул:
— Ну что, скотина, вымолил у бандитов жизнь? Обменял на жизнь Володьки?
Сергинский выкрикнул:
— Да! Вымолил, вымолил. Только не тебе судить меня. Сама сидишь, зная, что тебя не тронут, ждешь, пока папа выплатит выкуп. А меня кто выкупит? Кто меня защитит? А я подыхать не хочу, слышишь ты, правильная? Не желаю я подыхать здесь. Из-за тебя, из-за денег твоего папочки! Не хочу, как Дольский! Лучше в рабство, в банду этого Исмаил-Хана. Но жить!
— Ты подонок, Сергинский!
— Я подонок? По-твоему, я должен был лечь рядом с Дольским? Тогда в твоих глазах я был бы, как и он, героем! Только кому нужен такой героизм?
— Он же тебе жизнь спас!
— Вот только не надо этого, Валентина, не надо! Дольский заупрямился, и его казнили!
— А ты, после всего, что они сделали, готов им прислуживать?
— Да! Готов! Потому что жить хочу! Поняла? Хотя тебе этого не понять. Конечно, когда знаешь, что папа вытащит, других осуждать легко, легко выставлять себя этакой Жанной д’Арк, не сломившейся, не подчинившейся бандитам, сохранившей честь и достоинство. Легко! Когда за тобой стоят деньги отца. Ты вообще лучше молчала бы. Только из-за денег твоего папаши мы попали к Исмаил-Хану. И не из-за меня, а из-за тебя погиб Вовка Дольский. Или, может, уважаемый Борис Анатольевич расщедрится и за меня тоже заплатит выкуп? Или ты откажешься без меня возвращаться домой? Черта с два! Ты-то уйдешь отсюда, а мне оставаться. Так что заткнись и не строй из себя героиню, каковой не являешься!
Закончив монолог, Сергинский затушил окурок, отпил из кувшина несколько глотков воды, прислонился спиной к прохладной бетонной стене и поднял глаза к зарешеченному лазу:
— Господи! Ну за что мне это все? Чем я прогневал тебя, Боже, что ты так жестоко наказываешь меня? Чем? Мне всего тридцать один год. Я хочу жить! Я хочу домой! Я не могу, не могу…
Сергинский заплакал.
Туркина произнесла:
— Прекрати, Антон! Будь мужчиной!
ebooksa