Константин Андреевич тут же отпустил нос и сказал с расстановкой:
– Дело Столетова я от тебя забираю… Занимайся цементными головами. И учти, что третьей головы нам не простят. Эти проклятые газетчики уже такую чушь понаписали: и что это – сектанты, и сатанисты, и даже банда Бешеного Скульптора. Надо вообще разобраться, кто там за нашими спинами их информацией снабжает!
– А как отпечатки пальцев на горлышке бутылки? – поинтересовался Никита. – Идентифицировали?
– Да-а, еще не совсем точно, но по всей видимости, это – некто Безденежный Роман, – равнодушно ответил Брагин. – Имеет судимость за драку с тяжелыми увечьями, сидел в Икшинской колонии для несовершеннолетних.
– Задержали?
– Ну, ты хочешь, чтоб все так сразу! Скрылся…
– А сколько ему лет?
– Кажется, тридцать восемь…
Хотя у Никиты была туча бумажных дел, он решил оставить их на потом, вышел на улицу. Все равно в отделе сейчас ни подумать, ни сосредоточиться: беспрестанные звонки. Не каждый день убивают депутатов Госдумы. Шеф почуял, что дело выигрышное, подгреб под себя. Теперь в основном техническая сторона: разработки знакомых, адресов, организация засад, размножение фотографий убийцы для каждого постового… Работать по схеме – в этом ему нет равных. А потом – и орден на грудь… Никита заметил, что разбрюзжался и усмехнулся, имея в виду себя:
– Старикашка вонючий!
Проходивший рядом дедушка потрясенно глянул на Савушкина. А Никита даже и не заметил его. Как и все флегматики, он имел привычку разговаривать с самим собой. И в такие минуты находил себя небезынтересным собеседником. Он сел в метро, вышел на «Беговой», пошел вниз, в сторону Ленинградского проспекта. Хотя можно было вполне бесплатно проехать на троллейбусе, Никита продолжил путь пешком. Ведь какое удовольствие погожим летним деньком вырваться из прокуренного до черноты кабинета, прогуляться неторопливо по шумной улице, испытывая, как говаривал последний генералиссимус, идиотское благодушие.
Но ноги обладали большим чувством долга, чем сам Никита. Они и вывели его к типовому зданию общеобразовательной средней школы.
Он вошел в здание и сразу попал в руки технички.
– Куда? – спросила она, опершись на швабру и подслеповато глядя на Никиту.
Савушкин пояснил, что он из милиции и хотел бы пройти к директору.
– Чтой-то вы повадились? – покачала она седой головой. – Тут еще молодой приходил. С полчаса как ушел…
– А директор-то молодая? – спросил Никита.
– А какая же еще? Конечно молодая, – старушка прислонила швабру к стене. – Они все нынче молодые. Старых уж не осталось. Одна я только. Почитай сорок лет тружусь, непрерывный стаж. Грязи вымыла несколько вагонов. Тетю Дусю знают тысячи человек, сколько этих детишек на моих глазах повырастало. Вот уйду, и все – некому убирать будет. А кто на такие деньги пойдет? Вы в милиции всё знаете. Только я вам скажу, все равно всех мошенников не посадите. У них деньги, они всё купят себе… Старое время, мил человек, не вернется, а в новом жить уж совсем не хочется.
Старушка рассказывала, не забывая бросать зоркие взгляды на вход.
– Тетя Дуся, мне надо встретиться с классными руководителями выпускников 1988 года. Понимаю, что двадцать лет прошло…