Я шел, спотыкаясь, наталкиваясь на бойцов, кто-то из них чертыхался, кто-то недоуменно косился. Наверное, моя рожа выдавала мое состояние… Однажды в детстве я испытал страшное потрясение: на моих глазах автобус раздавил старую женщину. Она переходила улицу, автобус шел под гору, старуха стала метаться, водитель пытался объехать ее, и тут она поскользнулась и упала. Задним колесом автобус наехал прямо на ее голову. Ее дикий полувскрик прервал еще более страшный, мокрый хруст черепа. Лицо сдавилось, гримасу ужаса смяло вместе с последним мгновением, тупой, неотвратимый обвал грязной колесной резины… Но все же самым жестоким было другое: посреди брусчатой мостовой стоял на коленях водитель. Над ним возвышался милиционер и брезгливо распоряжался. Мужчина собирал в свою кепку студенисто-кровавые куски. Делал он это безропотно и покорно, окровавленные пальцы дрожали и машинально продолжали страшную работу – собирать обломки чьего-то сознания…
– Опанасенко убило! – раздался за моей спиной крик.
Тут же за следующим поворотом я увидел Кинаха.
– Что случилось? – Он, кажется, не расслышал.
– Опанасенко погиб… Крупнокалиберным. Голова вдребезги.
Кинах сник, посерел, стал лихорадочно искать что-то в карманах, и я понял, что у парня защитная реакция одна – накуриваться до одури. Он достал свои сигареты, сломал одну, бросил, бормоча не то что злобно, а с подвыванием:
– У-у… Как же так… Витя-Витечка…
Потом он вспомнил что-то, мутно посмотрел на меня из-под своей запыленной каски и внятно произнес:
– Где «Аврора»?
Я уже знал, что «Аврора» – это не крейсер революции, а обшитый бронелистами «КамАЗ», чудовище, столь же нелепое, пугающее своими огромными размерами, сколь малоэффективное, несмотря на впаянный крупнокалиберный пулемет.
Откликнулся Гриша, мой знакомый:
– Как и стоял – за штабом.
– Пора. Совсем оборзели, суки… Давай, Гриша, за пригорочком их объедешь… Скажешь Володьке, чтоб долбанул по правому. А мы тут же поддержим. Давай!
Гришка кивнул, глянул на меня своими грустными совиными глазами – и побежал выполнять приказ.
– Ты чего без оружия? – хмуро спросил Кинах.
– А кто мне его давал? – вопросом на вопрос ответил я.
– Я говорил Опанасенко, – тихо ответил Кинах.
И тут я вспомнил, как Опанасенко кричал мне «погоди», а я не обернулся.
Может, если б я обернулся, Опанасенко остался жив?
Затарахтело, заурчало – ожил камазовский мотор. Из-за штаба показался железный куб с приваренной намертво башенкой. Все оглянулись, никто не проронил ни слова. Чудовищная машина – словно выплывшая из фантастических грез кубиста, – переваливаясь, покатила по дороге. Никто не стрелял, урчание приближалось. Уже хорошо были различимы белые буквы на броне «ПМР» – Приднестровская Молдавская Республика.