– Давайте выпьем, Роман Ильич! – предложила она неожиданно.
Голос ее сделался неожиданно загадочно-волнующим, а глаза подернулись поволокой. При взгляде на нее у Четыкина перехватило дыхание. Он выпил водку, не замечая вкуса.
Лариса дождалась, пока спиртное окончательно ударит Четыкину в голову, а потом встала и потянула его за рукав.
– Пойдемте со мной! – заманчиво шепнула она.
Роман Ильич, точно заговоренный, проследовал в комнату Ларисы. Неожиданно она наклонилась и, схватив его за плечи, впилась в губы яростным, долгим поцелуем, потом она оттолкнула его и глухо сказала: «Раздевайтесь!»
Ее сильные руки взлетели вверх, срывая через голову желтую майку. Перед самым носом Четыкина колыхнулись две огромные налитые груди, светло-шоколадные у основания и матово-белые на вершине, где их украшали широкие нежно-розовые соски. Четыкин лихорадочно снимал с себя одежду – пьяные руки плохо слушались его.
А Лариса уже опередила его и стояла теперь перед Романом Ильичом, блистая наготой и здоровьем, – большая, смуглая, ловкая, готовая на все. Едва не рыча от нетерпения, он сорвал с себя последние тряпки и бросился на девушку как дикий зверь, стараясь впиться в ароматную упругую кожу ладонями, зубами, всем своим существом. Она не сопротивлялась, а, наоборот, притягивала Четыкина к себе, обволакивала, душила в объятиях и увлекала все дальше и дальше – в черный бездонный омут.
Неприятности мои вовсе не собирались прекращаться. По-моему, неприятности существуют в природе в форме эдаких гирлянд, и если ты цепляешь одну, то непременно вытаскиваешь целую связку. Я, правда, решил теперь быть предельно осторожным. После вызова на ковер мне ничего больше не оставалось, как стать тише воды и ниже травы.
Макаров, кажется, тоже заметил во мне положительные перемены, потому что в течение рабочего дня я несколько раз ловил на себе его сочувственно-любопытствующие взгляды. Однако о том, что случилось накануне, мы больше не разговаривали и вообще за все время перекинулись едва ли парой фраз.
Только перед моим уходом Игорь Станиславович, прощаясь, сказал:
– Жалко, мне тут надо задержаться, а то бы подбросил тебя. Я сегодня на колесах... Может, подождешь с полчасика?
Я вежливо поблагодарил и отказался. Я всегда трудно иду на сближение с начальством, даже столь обаятельным. Впрочем, с обаятельным, по словам Хоменко, следовало особенно держать ухо востро.
Таким образом, отвергнув попытку к сближению, я отправился домой. Планы у меня были самые неопределенные: я намеревался хорошенько выспаться, а вечером позвонить Марине. Последние события, которые я сам спровоцировал, меня несколько утомили. Но теперь все должно быть по-другому, решил я. Нужно перестать гоняться за тенью Четыкина, никаких дивидендов эта погоня мне не принесет. В своих поисках я не продвинулся ни на шаг: по-прежнему лишь смутные подозрения, догадки и личная неприязнь. Если я еще раз засвечусь с чем-то предосудительным – меня попросту вышибут с работы, а Четыкин будет только посмеиваться. После моей выходки на Маленковской его могли предупредить, что кто-то проявляет к нему интерес... Наверняка он, конечно, не знает, но если ему передали описание моей внешности, рано или поздно догадается.
На улице сияло солнце, но с запада накатывалась огромная, на полнеба, туча – белая по краям и свинцово-черная в середине. Если я быстренько не доберусь до метро, то получу мощный душ с громом и молнией в придачу.
Я прибавил шагу и, проскочив пропускной пункт, покинул больницу и, бросив озабоченный взгляд на небо, поспешил в сторону Тверской. И тут меня окликнули. Резко остановившись, я обернулся на голос и испытал небольшой шок – ко мне приближался Четыкин собственной персоной!
Признаться, в первую секунду я даже растерялся. К такому повороту событий я не был готов. Сам Четыкин, по-видимому, тоже чувствовал себя не вполне уверенно – физиономия у него выглядела бледновато, а губы сводила неловкая кривая усмешка. Он шел, сутулясь и прихрамывая, с явной опаской, но в то же время в нем чувствовалась какая-то отчаянная решимость. Не доходя метров двух до меня, он остановился и сказал неприязненно:
– Здравствуйте, Ладыгин! Нам нужно поговорить.
Мне показалось, что он с похмелья – слишком отечным и измученным было его лицо, а губы, сухие и потрескавшиеся, еле ворочались: может быть, он боялся дышать на собеседника. Я уже пришел в себя и поэтому, независимо пожав плечами, спокойно сказал:
– Нужно так нужно! А о чем мы будем говорить?
Четыкин коротко взглянул на меня своими прозрачными, ничего не выражающими глазами, кашлянул и пробормотал с затаенным вызовом:
ebooksa