Не время для славы

Он, Кирилл Водров, совершил невозможное. За год и за три миллиарда долларов он построил в этой стране две очереди сверхсовременного химического производства. Две очереди завода, который мог достичь капитализации в двадцать миллиардов долларов.

«Это самый дорогой фугас, который когда-либо проектировали в истории, – холодно подумал Кирилл, – но твоя задница, товарищ Ахилл, стоит каждый цент из этих двадцати миллиардов. Я бы заплатил и сто».

Выстрелы затрещали вновь, между кустами на дулах автоматов плясали короткие желтые огоньки.

«Идиоты. Еще две минуты, и любой выстрел послужит детонатором стационарной вакуумной бомбы, крупнее которой еще не построил никто».

Ему было совершенно не жалко завода. Завод все равно будет уничтожен в предстоящей войне. Только такой дурак, как Мао, может не понимать, что после того, как убили Джамала и долбанули по городу артиллерией, война начнется обязательно. Наверное, она бы началась сегодня ночью. А так она начнется через две минуты.

«Семен Семенович, ты был прав. Ученый пудель не станет волком. Но пудель отмочит такое, до чего волк не додумается».

Кирилл обернулся и вдруг увидел на залитом луной склоне маленькую фигурку в черном свитере, бежавшую от соседнего резервуара. Фигурка помахала рукой, и Кирилл понял, что Алихан не хочет умирать отдельно от отца. Он возил сына по континентам и странам, он показывал ему Рим и Бангкок, он думал, что это он научит чеченского мальчика жить, а вышло, что это чеченский мальчик научил его умирать.

БТРы у ворот вдруг зашевелились, один попер, сверкая фарами, прямо по полю. Они не понимали, что сделать уже ничего нельзя.

Кирилл лежал в самом центре бомбы, и воздух вокруг него быстро превращался во взрывчатку. В метре от него лежал Мурад Мелхетинец, и глаз его был прижат к оптическому ночному прицелу.

– Это воля Аллаха, – хрипло сказал Мурад, – что ты построил этот завод. Ибо ныне он превратится в первый камень в здании Эмирата Кавказ. «Рад, что я не увижу конца постройки».

Алихан был метрах в двадцати от них, когда рация в руке Кирилла ожила, и голос Аргунова закричал:

– Кирилл, сукин сын! Ты что делаешь,… твою мать? Ты ох…ел?

Ребята из серебряного «лендкрузера», кажется, все-таки умудрились остаться в живых, и теперь они палили откуда-то из кустов в мальчишек Мурада. Огоньки на концах их автоматов были крошечными, как пламя от спичек. Кирилл вдруг вспомнил другой склон, и облитый светом полдень, когда он, вжавшись в верхушку горы, слушал кастаньеты выстрелов, и думал, что его сейчас убьют, – а после этого раздался звонок Джамала. Джамал больше не позвонит.

«Джамал, Джамал, кто я был для тебя? Брат? Иностранец? Кяфир?»

– Я ох…ел, – сообщил Кирилл в рацию, – вы убили Диану. Вы убили Заура. Вы убили Джамала. За все надо платить, полковник. И мне плевать, кто заплатит.

В тридцати метрах от Кирилла из-за кустов вынырнул журавлиный силуэт в высоких шнурованных берцах и перетянутом ремнем камуфляже, и знакомый командирский голос с металлическим отливом согласных закричал:

– Я жив, Кирилл. А китайчонок мертв!

Кирилл молча, почти в упор, выстрелил в затылок Мураду. Он был уверен, что выстрел вызовет детонацию, но, видимо, концентрация газа в воздухе была еще недостаточно велика, или он скатывался вниз с холма. Кирилл повернулся и увидел, что Булавди стоит, облитый луной и бликами от серебряных труб, метрах в семи, за кучей, и автомат в руках командующего Восточным Фронтом разворачивается к нему дулом. В пятнадцати метрах, чуть ниже по склону, стоял Алихан. Он тоже видел людей, выбегающих из-за кустов.

Лицо Алихана было сосредоточенно-спокойным, как на стрельбище, и «стечкин», который он сжал обеими руками, описывал в ночи безукоризненную сверкающую дугу.

– Алик! Нет! – заорал Кирилл.