Sамки

22
18
20
22
24
26
28
30

– Как тут не верить…

– Так вот он именно правый: «Помни, как дед учил… Что заработал – твое, хочешь больше – возьми, если можешь… Стой за корешей – себе поможешь». И из России никогда не уедет, хотя забугорную жизнь видел во всей красе. И к нынешней власти у него масса вопросов. Но он знает, как их решать без революции. Потому что на его памяти революция уже победила в начале девяностых. И он сам в ней участвовал. И победил вместе с ней.

– Это ты о себе?

– Нет, о Перстне. Мы с ним в свое время очень близко сошлись. Очень колоритен.

– Расскажи, – попросила Леся.

– А давай поедем ко мне. Посидим, винца выпьем, я тебе и расскажу, – предложил он и неожиданно добавил: – А утром я тебя отвезу на работу.

Сказал и замер.

* * *

С дня рождения он ушел с Настей, уже зная, что сегодня не останется с ней, а отправится искать Лесю. Найдет ее во что бы то ни стало и – именно как сейчас – пойдет гулять по спящей Москве.

А Анастасия никуда не денется. В этом он был твердо уверен.

Два года близости убедили в том, что она прикована к нему прочной стальной цепью, которую может порвать только он сам. А зачем рвать? Теперь, когда он не сомневается в ее любви, теперь, когда он может получать не только потрясающее физическое наслаждение, но и душевное отдохновение с другой девушкой? Зачем от этого отказываться?

Да, он по-прежнему нестерпимо хочет Настю. Стоит только остаться с ней наедине, увидеть, как она привычным жестом откидывает назад голову и золотые пряди водопадом струятся по прямой стройной спине, и все… Крышу сносит напрочь. Враз уносятся куда-то все мысли, нормальные человеческие чувства, остается только желание – взять ее поскорее, затащить в постель или даже просто завалить куда угодно и трахать, трахать, трахать… А потом чуть не грызть зубами батарею от презрения и ненависти к себе, к своей слабости, безволию, неспособности сдержать животный инстинкт.

Больше в ней не было ничего: эгоистичная, пустая, жестокая. Ее не интересовало ничего, что не связано лично с ней. А в то, что интересовало, она вцеплялась мертвой хваткой, использовала, выжимала до конца и выбрасывала, не задумываясь. Даже и Стерхова любила только для себя. Ее не заботило, что чувствует он, о чем думает или мечтает, чего хочет. Важно было лишь то, что он дает ей. Наверно, поэтому и не замечала, что никакой любви давно нет, что и он всего лишь получает физическое удовлетворение, расплачиваясь за это кратковременными приступами самобичевания и постоянными, но уже не столь обременительными, как раньше, денежными вливаниями в ее бездонный карман.

А Леся – совсем другая. Ученый понял это с первого же взгляда. Она может дать иные радости. Сочувствие, понимание, покой. Он был уверен в этом.

* * *

Лесю вызвались провожать Антон и Джон. И она согласилась. Во-первых, потому что уж больно не похожи были эти ребята на всех ее знакомых, с ними было – интересно? необычно? непривычно? – ну, в общем, совсем не так, как с высокоумными сокурсниками-интеллектуалами или серьезными деловыми клиентами. Во-вторых, она надеялась еще раз встретить Михаила и, в-третьих, что уж греха таить, она никогда не пользовалась среди мужчин таким «бешеным» успехом, это льстило.

Сначала было очень легко и радостно. Они долго катались по городу – непьющий Беседа снова сел за руль – читал стихи, рассказывал смешные байки про их боевые подвиги, а под конец, краснея (насколько вообще может покраснеть бурят), порывшись в бардачке, нашел, как и обещал, зачитанную до дыр книжечку Нимбуева, что-то отметил в ней красным стикером и протянул Лесе. Позднее, листая ее, она нашла обведенное стихотворение, посвященное некой Л. А.

Ты трепетные пальцы протянула,как знойные южанки на гравюрахпротягивают гроздья винограда.О, сладостные пальцы музыкантки,которые целую, словно пью!Вы десять струн лесного родника,вы десять тонкокожих виноградин,чья нежная просвечивает мякотьна солнечном свету,а в ней темнеют, как водоросли,стебли костяные…

Л. А. были и ее инициалы – Леся Арсеньевна, а руками своими она и правда очень гордилась. Собственно, считала даже, что они – самое красивое, что в ней есть.

Но вот под насмешливое напутствие Антона Джон укатил, и они остались вдвоем. И все стало совсем иначе. Для начала Рожкин преподнес ей неприлично огромную охапку ярко-красных роз, снова повез в какой-то дорогущий ночной ресторан, где на протяжении часа рассказывал о том, как его никто не понимает, как он одинок, какая стерва жена, а под конец, как в дешевом водевиле, предложил совместную поездку в Сочи…

Оставив нахмуренного Рожкина допивать остатки «Вдовы Клико», она выскочила из ресторана и почти бегом пронеслась по Сретенскому бульвару – к счастью, дом был почти рядом. Мельком взглянув на прочно обосновавшегося на голове бронзовой Крупской голубя, она повернула налево и… столкнулась с Михаилом.

Это было первое свидание. И он сразу пригласил ее к себе. Как-то это очень смахивало на… хм…

Она решительно кивнула.