Спецы: лучшая проза о борьбе с наркомафией

22
18
20
22
24
26
28
30

На этой печальной ноте наше дорожное происшествие и завершилось. Мы вызвали «Скорую» для экипажа первого «Гелентвагена», вернули оружие охране и убыли на стадион.

* * *

Вернулись мы в половине одиннадцатого.

За время нашего отсутствия стадион заметно преобразился: поклонники стиля милитари сказали бы – «изрядно похорошел и изменился в лучшую сторону».

Центральный вход был оборудован КПП, на котором дежурили суровые омоновцы. Совместно с омоновцами дежурили аж четыре немецкие овчарки, которые служебно лаяли на посетителей и охотно демонстрировали великолепные белоснежные клыки.

Посетители – по большей части хорошо одетые нерусские дамы – скорбно голосили, рвали на себе волосья и хотели пройти, однако предусмотрительно поставленные рогатки с колючей проволокой вкупе с овчарками не оставляли им никаких шансов.

Вдоль средней линии располагался длинный прямоугольный вольер из стальной сетки, похожий на цирковой загон для хищников, размером примерно тридцать на десять.

Вольер, в котором уже отдыхали около сотни одиозных личностей, охраняли хлопцы Разуваева: по одному на каждом углу и двое у калитки.

За правыми от входа воротами в двухшереножном строю стояли тентованные «Уралы», «Уазы» и одна «КШМ», громко транслировавшая музыку социалистической эпохи.

В районе левых ворот разместились четыре большие палатки и две работающие полевые кухни, от которой вовсю несло дымом и ни с чем не сравнимым ароматом солдатской каши.

Повсюду на трибунах были видны вооруженные люди в форме, рассевшиеся небольшими группками, – так что омоновский караул по периметру стадиона (по паре на каждые полста метров), на мой взгляд, был совсем не нужен. Потом я узнал, что это четыре десятка (!) ГБР[5], готовые по первому приказу мчаться, куда прикажут, в рамках грядущей следственной деятельности.

В VIP-ложах, на скамейке игроков, в «судейской», раздевалке и вообще, как мне показалось, во всех помещениях спорткомплекса были оборудованы «следственные кабинеты».

Биотуалетов неподалеку от вольера я не заметил, из чего сделал вывод, что выводить до ветру арестантов будут либо в здание спорткомплекса, либо… вообще не будут.

– «Чипок», «чипок»[6] – как много в этом звуке для сердца русского слилось! – возбужденно пробормотал Разуваев, оценив обстановку при входе на стадион. – Погодите, вот ужо закон выйдет – мы вам устроим…

Да, над стадионом витал дух некоей всепоглощающей чрезвычайщины, наглядно подытоженный страховидным вольером посреди поля, в котором, как дикое зверье в клетке, сидели хорошо одетые и на вид вполне приличные люди.

При помещении в вольер Экипидор вел себя скверно: пинал ногами все, до чего мог дотянуться, грязно ругался и, брызгая слюной, как аэрозольный распылитель, щедро отвешивал посулы всем, находящимся снаружи вольера.

В числе прочего, как водится, прозвучала яростная клятва, что по выходе на свободу Экипидор вые… эмм… им будут произведены насильственные действия сексуального характера в отношении членов семей присутствующих сотрудников, автомобилей сотрудников, их бытовой техники, домашних животных и отчасти даже предметов интерьера.

– Я гвозд в…, на котором ваш сэмейный партрэт висит, мамой клянус, э!!!

Ну, вот примерно в таком аспекте.

Я с затаенной надеждой ждал, что разуваевские дуболомы если уж и не выпишут мерзавцу по полной программе, то хотя бы успеют до вразумительного начальственного окрика отвесить пару крепких тумаков и провести добротную бороздку личиком по канадской травке.

Увы, надежды мои не сбылись. Один принимающий боец утерся, скрипнув зубами, второй, матюкнувшись, потер ушибленную голень, но трогать Экипидора никто не посмел. Его просто швырнули в вольер и заперли калитку.