В комнату вошла Анна Григорьевна. Она была бледна, а в ее глазах затаилась тревога, смешанная со страхом.
– Ты… не ранен? – спросила она, через силу выталкивая слова.
– Не все ли тебе равно? – пожал плечами Паленый.
– Не все!
– Моя жизнь принадлежит мне, и только мне, – чеканя слова, ответил Паленый. – И что с ней будет, одному Богу известно. Наши судьбы в его руках. Так что не нужно сильно переживать на сей счет. Что суждено, то сбудется.
– Но в тебя стреляли!
– Слава Богу, что со мной не было Антошки, – сказал Паленый. – А что касается лично меня, то я заговоренный. – Он хмуро осклабился. – Меня ни пуля не берет, ни в огне я не горю… как бы ни хотелось некоторым штатским.
Он с многозначительным видом посмотрел ей прямо в глаза.
– Что ты несешь!?
– Бредятину. Не слушай меня. Я психически травмирован.
– Саша, ну зачем ты так…
"Ишь ты, хвостом завиляла! – злобно подумал Паленый. – Усыпляет бдительность. Сейчас будет шарить под слабую, беззащитную женщину, наказанную судьбой. Давай, начинай спектакль, можешь даже поплакаться мне в жилетку. Халат махровый, слезы впитывает хорошо…"
Подумал, но сказал совсем другое:
– Хорошо бы поужинать. С утра ничего не ел. А уже вечер, десятый час.
– Как ты можешь в такой момент думать о еде!?
– Вот такие мы, мужики, примитивные…
"Бред! – У Паленого внутри все кипело. – Кто-то из нас точно сошел с ума – или я, или она. Это же надо – пикируемся, словно законные муж и жена. Да ведь знает она, знает, что со мной не все ладно, что я лишь бледная тень, не очень удачная копия Князева, его ходячая посмертная маска. Зачем ей нужно притворяться?"
– Не обижайся… – Анна Григорьевна взяла себя в руки. – Ты прав – пора ужинать.
– Мне бы во что-нибудь переодеться.
– Маргоша принесет. Подожди…