– Ты циник и хам, – резюмировал мое заявление Серега. – Ладно, черт с тобой, можешь явиться на встречу в рабочем комбинезоне.
– Я так и сделаю. – Быстро сняв непривычный, стесняющий движения костюм, который мне пришлось купить по настоянию Плата, я переоделся в джинсы и легкую куртку. – Пусть народ меня осудит. Зато за праздничным столом мне не нужны будут салфетки.
– Что вы так долго копаетесь!? – Раздраженный Маркузик возник на пороге моей спальни, где мы с Платом облачались в праздничную амуницию, как опереточный герой – в черной тройке и с белоснежным накрахмаленным жабо. – Такси уже ждет не менее десяти минут.
Пошитые по спецзаказу туфли на почти женском каблуке делали его выше и стройней.
Маркузик был черен, смугл, а в его больших выразительных глазах казалось отражался весь мир. По большому счету он был некрасив и никогда не пользовался вниманием женщин. Но только до первого словесного контакта. Когда Марик отвязывал язык, слабая половина человечества мгновенно попадала на крючок его демонического обаяния. Он знал все или почти все и мог вполне профессионально беседовать на любые темы.
Сраженные наповал красноречием Маркузика, запутанные в паутине тонкой лести и элегантных завуалированных намеков, девушки, чаще всего совсем молоденькие, не успевали опомниться, как оказывались в его холостяцкой постели. Хорошо, что такой стих на нашего друга находил не часто, иначе ему пришлось бы до скончания века бегать по всей стране, скрываясь от толпы соблазненных девственниц и их мамаш – наш НьюКазанова имел порочную привычку снимать с дерева любви едва созревшие плоды.
Была у Марика и ахиллесова пята. Которая благодаря каким-то подпольным генам переместилась на лицо. Родители нашего гения были русоволосы, и только дед по материнской имел такие же глаза и черные кудрявые волосы, как у внука. Трудно сказать, сколько примесей бурлило в крови Маркузика. В доверительных беседах он намекал на свои армянские корни с татарскими отростками /что, впрочем, мне с Платом было совершенно безразлично/ и сетовал на то, что его замесили на испорченных дрожжах.
Такие откровения случались довольно редко – когда Марика из-за внешности и имени дразнили жидом и предлагали показать свой обрез. Однажды один шутник из параллельного класса /кстати, стопроцентный еврей/ сделал фотомонтаж, в котором Маркузику прилепил на макушку ермолку, и нам пришлось приложить прямо-таки титанические усилия, чтобы спасти беднягу от совершенно озверевшего Марка, пинавшего обидчика словно футбольный мяч. И это притом, что наш вундеркинд никогда не отличался силой и бойцовскими качествами.
– Красавец… – это слово я произнес с ударением на последнем слоге, критически осмотрев Маркузика. – На представительские расходы дашь? А то как-то неудобно: бизнесмены – и без гроша в кармане.
На нашем первом собрании мы избрали Марика кассиром. О чем я после очень пожалел – он оказался таким жмотом, каких свет не видывал.
– Балалайку тебе, а не деньги! – окрысился наш, теперь еще и финансовый, гений. – В прошлом месяце ты столько денег пустил по ветру, что на них можно было купить подержанные "жигули".
– Как это – пустил!? – Я постарался, чтобы мое возмущение выглядело как можно искренней. – Я пахал, как раб, в отличие от некоторых. Большая часть денег потрачена на проезд, остальные – суточные.
– Судя по твоему отчету, из транспорта ты и впрямь не выходил сутками, пересаживаясь через каждые пять минут. Не спорь, я все подсчитал.
– Контора пишет… – буркнул я, с независимым видом засунув руки в карманы. – Я знаю, что тебе моих ног не жалко. Между прочим, может, ты еще не знаешь, сильно подорожали продукты. А голодным я работать не могу, мозги не варят.
– Мозги! – с непередаваемой иронией воскликнул Маркузик. – Плат, ты слышишь? У этой вечно пьяной морды оказывается есть еще и мозги. Лучше скажи честно: виноват, ребята, денежки я пропил, а вам лапшу на уши вешаю.
– Нет, ну ты меня достал! Я что, не имею прав на личную жизнь? Которая просто требует после напряженного и нервного трудового дня принять допинг – чтобы расслабиться.
– Хватит вам пикироваться, – недовольно сказал Плат. – Мы опаздываем. А перерасход, Сильвер, я вычту из твоей зарплаты. У нас не благотворительное общество, а хозрасчетное предприятие.
– Жлобы… – Я попытался на ощупь, по шелесту, определить сколько в моем кармане осталось денег и горестно вздохнул – с такой суммой мне сегодня не светит закадрить даже дурнушку, не говоря уже о приличных телках, к которым без полсотенной с изображением одного из американских президентов не подъедешь даже на паровозе. – В нашем агентстве все как в сказке: у отца было три сына – два умных, а третий дурак.
– Не плачь, несчастный. Держи, – Плат сунул мне в руку несколько купюр. – Учти – даю взаймы. Из личных средств. В получку рассчитаешься. Марк, ты слышал? Зарплату ему будешь выдавать в моем присутствии. А не то этот хитрец опять начнет дурочку валять и постарается смайнать до моего прихода.
– Вот подтверждение выстраданного мною в ночных бдениях тезиса – где начинается бизнес, там заканчивается дружба. – Я сделал жалобную мину и поторопился спрятать деньги.