– Да, где-то так.
– И что – Глебов на тот момент не выглядел как-то необычно? Может, фразу какую обронил или еще что?
– Да нет – ничего такого.
Мой собеседник украдкой бросает взгляд на часы. Торопится, что ли? Если так, то надо форсировать.
– Константин Михайлович, а вы машину водите?
– Увы, господин сыщик, нет! Здоровье не позволяет.
Я удивленно покосился на собеседника. Что-что, а уж нездоровым человеком Бердника назвать довольно трудно.
– Да нет тут ничего странного, – слегка улыбнулся тот. – Я – дальтоник, причем абсолютный. Меня ни одна медкомиссия до руля не допустит. Правда, сегодня этот вопрос при желании решить можно, но, честно говоря, и сам не хочу рисковать. Как можно ездить, если сигналов светофора не различаешь, особенно в большом городе, да еще в темноте? Так что водить машину мне не суждено. Это тем более обидно, что материально вполне могу себе позволить купить приличный автомобиль. Кстати, на мне машина числится, но я ее приобрел для. для своей юной. знакомой. «Коль женщина тебя моложе, любовь обходится дороже…» А так, для себя, взял бы джип. Лучше «японку». Я, правда, в этом деле практически не разбираюсь, но, по отзывам друзей, японцы – лучшие машины. И при моей комплекции джип – это как раз то, что нужно. Но сегодня, как ни странно, по городу гораздо легче передвигаться на метро. У меня, слава богу, станция в пяти минутах ходьбы от дома, поэтому отсутствие машины некоторым образом компенсируется.
– Понятно. Тогда, если разрешите, последний вопрос. Скажите, Глебов выпить любил?
– Врать не буду – любил. Настолько любил, что практически ни дня без этого дела не обходился. Но при всем при этом – опять-таки врать не буду – сверх меры надирался крайне редко. По этой части Алексей Викторович был довольно-таки крепок. Пил, между прочим, только «Наполеон» – ничего другого не признавал.
– А в тот вечер, как вы думаете, он пьян не был? Может, спьяну звонил?
– Нет – совершенно точно, – категорично качает головой Константин Михайлович. – Я его пьяного по голосу отличу сразу, и в тот момент Глебов был абсолютно нормален. Граммов сто пятьдесят – двести, конечно же, опрокинул, но для него это нормой было, и головы от подобной дозы он никогда не терял. Вот если бы целую бутылочку оприходовал, то тогда – да, было б заметно. А один стакан для него – что молоко. Так что можно сказать, что Леха пред Господом трезвым предстал.
Примерно через полчаса я снова вхожу в кабинет Киселева.
– Ну?!
Вместо ответа аккуратно стаскиваю с шеи галстук, стараясь при этом не повредить тонкий проводок в металлической оплетке, идущий от вшитой внутрь небольшой плоской коробочки к элегантной заколке. Сама коробочка представляет собой миниатюрный цифровой фотоаппарат, а в заколку, как мне пояснил Толя, вмонтирован точечный широкоугольный объектив, соединенный с аппаратом гибким световодом. С помощью этой мудреной техники я сделал несколько снимков Константина Михайловича Бердника – вернее говоря, попытался сделать. А вот что из этого получилось – одному богу известно. Мои взаимоотношения с достижениями научно-технического прогресса носят довольно сложный характер, поэтому не рискну забегать вперед.
– Володя, зайди ко мне, пожалуйста! – говорит кому-то Киселев по местному телефону.
Через минуту в кабинет входит тот же мрачный тип, который во время предыдущего визита фотографировал меня для удостоверения.
– Вот это, – Анатолий протягивает галстук вошедшему, – надо срочно распечатать. Здесь одно и то же лицо, поэтому все подряд снимки делать не надо. Выбери, пожалуйста, три-четыре кадра получше, в различных ракурсах.
– Размер и количество?
– Штуки по три, – отвечаю я вместо Киселева. – А размер. Ну, какой вы обычно для своей службы наружного наблюдения делаете? Вот такой и мне.