Наперегонки со смертью

Точка. Круг замкнулся. Вы замешаны в трех убийствах! Не много ли для обычного экспедитора отдела снабжения? Молчите?

Мне и впрямь нечего было сказать. Я находился в западне. Положение настолько безвыходное, что даже не хотелось об этом думать.

Финита ля комедиа.

Глава 27. НЕОЖИДАННОСТЬ

Как хорошо быть свободным! Это до конца понимаешь только тогда, когда тебя посадят в каменный мешок с решетками на окнах. Все тяготы вольной жизни, приходящие на ум в тюрьме во время воспоминаний о прожитых годах, кажутся настолько несерьезными, даже смешными, что поневоле начинаешь думать о них с тоской и жаждой испытать эти неприятные моменты вновь.

Я не был исключением. Конечно, я не предавался бесплодным мечтаниям, все-таки у меня весьма прагматичный склад ума, но кое о чем задумался.

Что-то в моих приключениях было не так. Мне это приходило в голову и раньше, но я както не придал такому важному факту должного значения. Меня насаживали на кукан по тщательно разработанному плану, и тем не менее в нем имелись существенные изъяны.

Например, не связывались концы с концами. Что, если судить по результатам поистине иезуитских выдумок, было вовсе непохоже на закулисного кукловода, умного и хитрого как библейский змей-искуситель. Сейчас мне начало казаться, что против меня действуют две команды. Иногда их цели совпадали и тогда мне становилось совсем худо, а временами шли вразрез и в эти моменты я успевал спрыгнуть с колесницы, несущейся прямо в ад. Впрочем, я мог и ошибаться в своих предположениях.

Но это становилось просто интересно. Естественно, не будь я на тюремных харчах, а в каком-нибудь кабинете с личной охраной, чтобы мне никто не мешал и чтобы можно было спокойно, за чашкой хорошего кофе, проанализировать хитросплетение ситуаций и проблем. Ну, а сейчас мне нужно было следовать известной поговорке: не до жиру, быть бы живу. Можаев прессовал меня будь здоров. Я совершенно не сомневался, что он прокачивает экспедитора завода "Алмаз" Геннадия Чернова по всем направлениям и каналам. Настырный, чертяка…

В камере прибавление. К нам подселились двое стриженных – молодые и тупые быки. Они попытались было качать права – как же, кого-то замочили невзначай; крутизна. Но Колодяжный быстро растолковал им почем фунт лиха, посшибав рога. Теперь эти пацаны были у Михрютки на побегушках. Он казался им самым настоящим паханом. Старожилы камеры (в том числе и я) лишь посмеивались беззлобно, когда Михрютка учил здоровенных лбов уму-разуму. И тюремным обычаям.

По воскресным дням у нас выходной. Так же, как у следователей или сотрудников угрозыска, продолжающих копаться в нашем грязном белье. Нас даже водят в тюремную баню. Она совсем крохотная, но пар дает – будь здоров. Баня тоже одна из причуд начальника тюрьмы. Никто его не обязывал делать парную, обшивать ее деревом, обкладывать стены душевых плиткой, ставить новые краны и смесители, а уж тем более никому из вышестоящего начальства не могло прийти в голову дать указание поить подследственных после бани чаем, настоянным на целебных травах. Что ж, бывают и в таких местах, как ИВС, и на таких должностях, как хозяин кичи, душевные люди.

До чего приятно валяться на койке после парилки! Тело расслаблено, в легких все еще витает запах распаренной древесины, а мысли такие светлые, такие голубые – словно цветущий лен на солнечном пригорке. Кажется, что не только грязь сошла с тела, но и растворились тяжеленные вериги, гнущие тебя до самого пола на протяжении всей недели. Лепота…

Меня захомутали после обеда. В этот день мы кушали сытно. Стриженным бычкам пришла передача с воли, и Михрютка своей царственной рукой метнул ее на общий стол, пропустив мимо ушей протестующий лепет своих стажеров-шнурков. Все верно – каждому овощу в тюряге свое место. Это я уже начал думать как зэк со стажем.

– Чернов, на выход! – Вертухай почему-то был злой и орал словно оглашенный. – С вещами.

Мы недоуменно переглянулись. Что еще за номера? Меня куда-то переводят? Но почему в выходной день? Загадка. Спросить у надзирателя? Вряд ли он что-либо знает. Его дело подчиняться приказам, поменьше болтать и совсем ничего не думать. Начальству видней.

Мыслительный процесс на службе мешает вертухаю эффективно исполнять свои прямые обязанности. Потому их подбирают как цепных кобелей – по злобности. У злого и недалекого человека весь умственный потенциал расходуется на агрессивные импульсы.

Ему не до высоких материй, а потому страдания узников тюремщика совершенно не колышут.

С одной стороны это хорошо, а с другой – не очень. Потому что человека с такими задатками легко подкупить – мораль для него понятие весьма отвлеченное и эфемерное.

Все "левые" передачи с воли и обратно идут через надзирателей. Самые знаменитые побеги тоже совершались с их помощью. Однако, не будем судить этих людей чересчур строго. За редким исключением, они просто благодетели заключенных, отцы родные (и матери). Правда, чересчур строгие, а иногда и жестокие. Но без них тюрьма была бы земным адом. Еще страшнее чем сама человеческая жизнь. А так это просто специфическое общежитие со своими законами и порядками, своими ларьками и магазинчиками, стражами порядка и его злостными нарушителями, вечным квартирным вопросом, скукожившимся до койкоместа, спецпайками для элиты и свиным корытом для остальных. Все, как и должно быть. Вполне сносное общежитие, между прочим. Если полностью абстрагироваться от окружающей действительности.

– Ну, ты это, не забывай нас… – Колодяжный с чувством потряс мне правицу.