– Дальше.
– Мы с Рустамом взяли баллон и отнесли его в палату. Поставили около несущей стены. У меня больше не было пластита, я дал Рустаму гранату. «Эфку». Рустам стал ее потрошить, а я вышел в коридор, и тут мимо меня провезли бабу. Ей приспичило рожать, санитарки все были в обмороке, врач ткнул в меня пальцем и говорит: «Будешь помогать». Я пошел за ним, я ему ушат с водой держал, я клянусь, мы не хотели этого делать, никто не хотел…
– Говорят, что у Натухаева была вторая машинка.
– Нет. Борис был рядом со мной. Я держал этот ушат, Володя тащил ребенка, а Борис держал оружие, чтобы никто ничего не устроил.
– А Рустам?
Иса не ответил.
– Рустам занялся гранатой, не так ли? – вкрадчиво спросил Джамалудин. – Рустам был просто твой помощник. Ты – профессионал. Ты взорвал больше федералов, чем зернышек в маке. Ты с закрытыми глазами можешь снять и поставить фугас. А когда тебе надо было минировать роддом, ты испугался и сдернул держать тазик, а минировать палату, в которой лежали десять рожениц, ты оставил Рустама, который две недели учился у Хаттаба, да и оттуда сбежал из-за строгостей.
– Да, – сказал чеченец.
– Где Ваха?
– Я не знаю. Никто не знает. Он всегда сам меня находил…
Чеченца подняли рывком с земли и снова потащили через все кладбище. В дальнем, необустроенном еще углу было расчищено место из-под бурьяна, и в свежий снег была воткнута лопата. С чеченца сняли наручники, и его правая рука повисла под каким-то странным углом.
– Копай, – сказал Джамалудин.
Чеченец взялся левой рукой за лопату и попытался копать. Он больше не плакал и не унижался, и вообще у Кирилла было странное ощущение, что этот человек заговорил не только оттого, что на его глазах жутко, без разговоров и без допросов, замочили товарища. Наверное, ему правда было страшно взрывать роддом. Хотя это не помешало ему после теракта прятаться и совершать новые теракты.
Иса вонзил лопату в землю, но скоро стало ясно, что он действительно не может копать. Его усадили у ближайшего памятника, а двое людей Джамалудина принялись рыть могилу. Через полчаса все было готово.
Двое бойцов поставили пленника на колени. То т стоял прямо на припорошенной снегом гранитной плите, между двух пластмассовых ваз с искусственными цветами, и прямо в глаза ему смотрели две фотографии: молодая смеющаяся женщина с черными волосами и вторая: личико крошечного ребенка, то ли девочки, то ли мальчика, еще без волос, с серьезными широко распахнутыми глазами. Даты рождения различались на восемнадцать лет, а дата смерти была одинаковой.
– Хватит, – вполголоса сказал Кирилл, – этого человека надо отдать прокуратуре. Он ценный свидетель.
Вместо ответа Джамалудин вынул из-за пояса десантный нож и схватил пленника за волосы.
– Послушай, – сказал Кирилл, – ему двадцать пять лет.
Джамалудин показал на безволосое личико на могильном камне и ответил:
– Ей не было и двух часов.